Этому в школе не учат

После того как он сдал Старого Амадея, все пути назад ему были отрезаны. Он приговорен к смерти русскими ворами, а теперь и местный преступный мир жаждет его смерти. С НКВД тоже отношения далеко не теплые. Так что настала пора искать хозяина. Одному нынче не выжить. Потому первоначальная идея смыться, как только шагнет за пределы тюрьмы, виделась ему теперь не самой лучшей.

Он видел силу немцев. Как они гнали большевиков — вон, за неделю до Минска дошли. И они пришли навсегда. Ссориться с ними, опять стать изгоем? Может, стоит использовать шанс и пристроиться в новой иерархии?

Старого Амадея в тот же день под конвоем увезли в неизвестном направлении. И Курган легко вычеркнул его из своей жизни. Те добрые отношения, та помощь, которую ему оказал старый вор, не значили ничего. Это далеко не первый человек, которого он продал. Своя рубашка ближе к телу. Так что об Амадее он теперь вспоминал только со смехом — надо же, сбежал дурак от германца из Польши, а тот за ним в СССР пришел.

Курган быстро заслужил доверие не слишком далекого коменданта тюрьмы. Напел ему сладкие песни о том, что происходит из потомственных купцов, а позже — нэпманов, которых Сталин и его сатрапы лишили всего. Что преисполнен желанием отомстить, ради чего готов верой и правдой служить Третьему рейху. Когда было надо, он играл очень естественно. И в итоге был зачислен в создаваемую немцами вспомогательную белорусскую полицию.

И вот новобранцы выстроились на плацу в полицейском учебном лагере близ Минска, ранее принадлежавшем советскому танковому полку.

Гауптштурмфюрер Кляйн, как обычно презрительно выпятив нижнюю губу, обвел строй взглядом и коротко прокаркал о том, что доблестные и честные слуги Германии сыто едят и сладко спят. И долго, со смаком, расписывал, что ждет предателей, дезертиров и недисциплинированных солдат — полицаев он именовал исключительно «солдатами».

— Вы, отбросы общества, получили редкую возможность стать полноценными гражданами великого рейха. Так не упустите ее и не спешите под пули расстрельной команды!

Нет, Курган вовсе не собирался заканчивать свою жизнь под пулями расстрельной команды. Он не понаслышке знал, что это такое. Его однажды едва не положил расстрельный взвод НКВД на Колыме. С той поры он ненавидел духовые оркестры.

Сколько лет прошло? Шесть? А кажется — вечность. Отмотав срок по малолетке и пробыв всего полгода на свободе, он попался на краже. И поехал в снежные колымские лагеря. Там стал правой рукой вора в законе, усердно пополнял общак и добросовестно отрабатывал все поручения воровской братвы. Обоснованно надеялся сам скоро стать законником.

Для вора тюрьма — дом родной, а не место работы. Им работать запрещено — работают мужики. Кроме того, вор обязан ненавидеть советскую власть, а не добывать ей магаданское золото. Вот законники в колымских краях, где безраздельно владычествовал могучий Дальстрой, и стали саботировать работу на объектах ГУЛАГа, срывать производственные планы. В результате страна недополучала драгоценный металл. Большевики в таких случаях не церемонились. Прикинули, откуда ветер дует, да и собрали в одном месте всех, кто не желал ударным трудом крепить советскую экономику.

Выстроили самых активных саботажников в ряд в отдаленной зоне. Бродяги были расслаблены. Их советская власть еще в двадцатые годы назвала социально-близкими, и с тех пор чаще убеждала и перевоспитывала, чем карала. Поэтому и стояли они в строю — руки в карманах. Сплевывали презрительно сквозь дырки меж зубов, снисходительно слушая большого начальника из ГУЛАГа.

Начальник самозабвенно вещал о буржуях, сжимающих удушающее кольцо вокруг СССР. О том, что советские граждане самоотверженным трудом должны приближать торжество коммунизма.

— Ну и пускай приближают, — хмыкнул знаменитый вор-карманник Матрос. — Нам ваш коммунизм без надобности. Щипача его пальчики кормят неплохо!

А Кургану чем дальше, тем больше эта пропагандистская речь не нравилась. Особенно ее раздел про суровость к тем, кто не хочет вместе с народом идти в светлое будущее. Что делают с теми, кто не идет в будущее? Оставляют в прошлом?

Под конец чин из ГУЛАГа обвел внимательным взором выстроившуюся нестройной шеренгой братву, больше походившую на неорганизованную толпу.

— Последний раз спрашиваю, кто хочет ударным трудом искупить свою вину перед советским народом?

В ответ раздался дружный ржач и похабные комментарии — мол, все, что должны, мы этому народу прощаем. Но некоторые воры вышли из строя. Потом еще немного. Их сопровождали гвалт и ругань более стойкой братвы.

Уже потом Курган понял, что вышедшие из строя мыслили не штампами и настроениями, а задницей. Они ощущали мягким местом, где можно огрести. Он тогда ощутил то же самое. И шагнул вперед.

— Куда? — схватил его за рукав вор в законе Фартовый, можно сказать, его крестный отец.

Но Курган резко вырвал рукав и вышел из строя.

— Хорошо, — кивнул начальник вышедшим. — Отойдите в сторонку.

Братва вдруг замолчала, ощущая растущее напряжение.