Этот бессмертный

Мы двинулись к нише и остановились перед двумя стульями, между музыкой и шумом, там, где вся власть и пребывала. Лоурел медленно встал и пожал нам руки. Миштиго встал еще медленней и руки не протянул; пока мы представлялись, он пялился на нас янтарными глазами, и лицо его ничего не выражало. Свободно болтающаяся оранжевая рубашка трепетала каждый раз, когда он подкачивал легкие, которые делали лишь непрестанный выдох из наружных ноздрей у начала широкой грудной клетки. Он коротко кивнул, повторив мое имя. Затем с чем-то вроде улыбки повернулся к Филу.

– Вы не будете возражать против того, чтобы я перевел вашу «Маску» на английский? – спросил он, и голос его прозвучал высоко и с дрожью, как замирающий камертон.

Фил развернулся на каблуках и зашагал прочь. Мне показалось, что веганцу на секунду стало плохо, но затем я вспомнил, что это веганский смех, – что-то вроде козлиного блеянья. Я стараюсь держаться подальше от веганцев, избегая их курорты.

– Присаживайся, – предложил Лоурел. Он хоть и прятался за свою трубку, но выглядел не очень-то ловко.

Я приволок кресло и устроился наискосок от них.

– О’кей.

– Корт собирается написать книгу.

– Ты уже говорил.

– О Земле.

Я кивнул.

– Он выразил пожелание, чтобы ты был его гидом в поездке по ряду Старых Мест…

– Почту за честь, – довольно холодно произнес я. – Также любопытно узнать: почему его выбор пал на меня?

– Еще более любопытно, откуда он может знать про вас, так? – спросил веганец.

– Пожалуй, – согласился я, – процентов эдак на двести.

– Я запросил машину.

– Славно. Теперь понял.

Я откинулся на спинку кресла и допил, что у меня было.

– Я начал с проверки Реестра Жизнеобъектов на Земле, еще когда только задумал этот проект, – просто ради исходных данных о человечестве. Затем, раскопав интересную тему, сунулся в Фонд Земных Сотрудников…

– М-да, – пробурчал я.

– И на меня произвело впечатление скорее то, что они не сказали о вас, чем то, что сказали.

Я пожал плечами.

– В вашей карьере много пробелов. Даже теперь никто толком не знает, чем вы занимаетесь большую часть времени… Между прочим, когда вы родились?

– Понятия не имею. Это было в крошечной греческой деревушке, а в те времена обходились без календарей. Хотя мне говорили, что в Рождество.

– Согласно вашей личной карточке, вам семьдесят семь лет. Согласно Жизнеобъектам, вам то ли сто одиннадцать, то ли сто тридцать.

– Я привирал насчет возраста, чтобы получить работу. Тогда была Депрессия.

– Так что я сделал профиль Номикоса, который в общем-то весьма своеобразен, и запустил Жизнеобъекты выуживать физические аналоги с допуском до одной тысячной – во всех банках данных, включая закрытые.

– Что ж, один коллекционирует старые монеты, другие строят модели ракет.

– Я обнаружил, что вы – это, возможно, три или четыре других человека, все греки, а один из них и вправду личность поразительная. Но вы, конечно, Константин Коронес, старший из них, родились двести тридцать четыре года тому назад. В Рождество. Голубой глаз, карий глаз. Правая нога искалечена. Та же линия волос, что и в двадцать три года. Тот же рост, те же градации по Бертильону.[8]

– И те же отпечатки пальцев? И те же образцы глазной сетчатки?

– Это не включалось в большую часть старых регистрационных карточек. Может, в те дни работали небрежней?

– Вы отдаете себе отчет, что сейчас на этой планете живет около четырех миллионов человек? А если еще покопаться в прошлом, три-четыре века назад, то смею сказать, что даже на меньшую публику вы найдете и двойняшек, и тройняшек. Так что с того?

– Это придает вам некий ореол загадочности, вот и все, как и этому месту, – и вы такая же любопытная руина, как и само это место. Вполне вероятно, что я никогда не доживу до вашего возраста, сколько бы вам ни было, и мне хотелось выяснить, какого же рода восприимчивость могло развить человеческое существо, которому дадено столько времени, – особенно если учесть ваше положение, ведь вы дока в истории и искусстве этого мира. Потому я и попросил вас об услуге, – заключил он.

– А коль скоро вы уже встретились со мной, руиной и прочее, можно мне домой?

– Конрад! – атаковала меня трубка.

– Нельзя, мистер Номикос. Есть ведь и практические соображения. Здешний мир груб и жесток, а у вас высокая потенция выживания. Я хочу, чтобы вы были рядом, потому что я хочу выжить.

Я снова пожал плечами.

– Ладно, решено. Что еще?

Миштиго заблеял:

– Полагаю, я вам не нравлюсь.

– Кто вам это внушил? Только потому, что вы оскорбили моего друга, задавали мне нелепые вопросы, по собственной прихоти втянули меня в свои дела…

– И эксплуатировал ваших сограждан, превратил ваш мир в публичный дом, показал вопиющую провинциальность человеческой расы в сравнении с галактической культурой, которая старше на целые эры…

– Я не говорю о расах – моей и вашей. Я говорю о личном. И повторяю, что вы оскорбили моего друга, задавали мне нелепые вопросы, по собственной прихоти втянули меня в свои дела.

– Да мне, – по-козлиному фыркнул он, – начхать на эту троицу! Чтобы этот тип пиитствовал для человеческой расы? Да это оскорбление теней Данте и Гомера!