Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов

«Образ врага», рисуемый пропагандой, бросает солдат в атаку под перекрестный огонь противника, а мирных граждан побуждает врываться в квартиры к соседям и выкидывать их в окна или вешать на балконных перилах, разбивать о стены головы грудных младенцев, выкалывать глаза старикам, насиловать двенадцатилетних девочек, а потом сжигать их заживо. Все это творилось в Сумгаите, Баку, Фергане, Таджикистане, стало повседневностью в распавшейся Югославии и завтра может начаться, например, в Москве, если удастся добиться своего остервенелым пропагандистам.

Когда-то все дети у нас учили стишок:

Я маленькая девочка

Танцую и пою

Я Сталина не видела,

Но я его люблю.

Вот так же точно в тридцатые годы мы не видели «беляков», «буржуев», «империалистов», «троцкистов», «фашистов», но ненавидели их всеми фибрами души.

Как воспитывается массовая ненависть? Об этом прекрасно в «1984» Дж. Оруэлла. Правда, у нас до войны не было телевизоров, что делает этот роман-антиутопию, в какой-то мере, «воспоминанием о будущем». Все так похоже на бывшее некогда у нас, но в то же время совсем другое:

И вот из большого телеэкрана в стене вырвался отвратительный вой и скрежет словно запустили какую-то чудовищную не смазанную машину. От этого звука вставали дыбом волосы и ломило зубы. Ненависть началась. Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Гольдстейн. Зрители зашикали. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами взвизгнула от страха и омерзения. Гольдстейн отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно, что никто уже не помнил, когда) был одним из руководителей партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции… Ненависть началась каких-нибудь тридцать секунд назад, а половина зрителей уже не могла удержать яростных восклицаний. Невыносимо было видеть это самодовольное овечье лицо… и за ним — устрашающую мощь евразийских войск, кроме того, при виде Гольдстейна и даже при мысли о нем страх и гнев козникали рефлекторно…

…Ко второй минуте ненависть перешла в исступление. Люди вскакивали с мест и кричали во все горло, чтобы заглушить переносимый блеющий голос Гольдстейна… Темноволосая девица позади Уинстона закричала: «Подлец! Подлец! Подлец!» — а потом схватила тяжелый словарь новояза и запустила им в экран…

В годы войны новым объектом нашей ненависти стали, конечно, немцы и их союзники…

Русский воин, юноша одетый в справедливую шинель бойца,

Ты запомнить должен все приметы этого звериного лица!

«А каков он из себя? Какого роста?

Черномазый, рыжий ли, Бог весть. Как узнаю?»

— Это сделать просто:

Бей ЛЮБОГО: это он и есть!

(М. Алигер, «Зоя»)

Мы все тогда так думали и чувствовали и, конечно, для этого были веские основания. Но вот в конце Отечественной войны в «Правде» вдруг появилась инспирированная Сталиным статья «Товарищ Эренбург ошибается». Пришла пора напомнить, что не все немцы одинаковы. Менялась политика и быстро поменялось отношение масс. Когда летом 1944 года по Москве прогнали толпу немецких военнопленных, никаких проявлений массовой ненависти не было и в помине.

Началась «холодная война» и вся пропагандистская машина сосредоточила огонь на «гнилом Западе», «империалистах», «янки», а также их агентуре внутри страны — агентах ЦРУ, «сионистах и буржуазных националистах», «морганистах-вейсманистах», «безродных космополитах» и так далее.

Как веревочка не вьется,

Говорит мудрец-народ:

Все равно она совьется,

Все равно конец придет.

В небесах под небосводом,

На земле и на воде,

Не дадим шпионам ходу,

Переловим их везде…

Бомбы будут, бомбы есть

Не волнуйтесь, Ваша честь,

Ибо входит в наши планы

Защищать родные страны…

А наука, вот так штука,

Постаралась, ого-го, Для народа своего!

(С. Михалков, в газетах начала пятидесятых)

Собственно, ничего противоречащего здравому смыслу в этих бесталанных виршах и тысячах других подобных им не было. Шпионов и так никто не любил. Но сделать объектом массовой ненависти Запад, Америку, несмотря на титанические усилия пропаганды, так, пожалуй, и не удалось. Не повторилось то горение ненавистью, воодушевление ею, которым массы были буквально одержимы в первые годы революции и затем в ежовщину или в 1942-43 годах.

Сталин еще был жив, его все еще боготворили, но какой-то надлом идеологии уже произошел, не ощущалось исступленной ненависти народных масс к кому бы-то ни было.