Этот добрый жестокий мир (сборник)

К назначенному времени часовня наполнилась персоналом и обитателями Дома. Наконец-то я сумел разглядеть паству. Скромно и подобающе одетые сестры милосердия помогали немощным старикам и старушкам занять места на жестких деревянных скамьях. Чистую красоту непорочных созданий подчеркивали белоснежные, до хруста накрахмаленные чепцы и отутюженные передники поверх серых платьев. Обитатели Дома пришли на молитву в полосатых пижамах и мятых халатах, шаркая шлепанцами. Некоторых привезли в креслах-каталках.

От вида несчастных, чьи дни в этом мире были уже сочтены, сердце мое преисполнилось скорбью и одновременно радостью: именно на меня возложена обязанность позаботиться о спасении их душ.

Прочитав утреннюю молитву и позавтракав овсянкой, я приступил к рутинным хозяйственным заботам, описанием которых не буду вас утомлять.

Перед обедом я совершил короткую прогулку, дабы ознакомиться с окрестностями Дома. Взору моему предстал запущенный парк, печально-прекрасный в этот ясный день поздней осени. Воздух был первозданно свеж. Я вышел на берег небольшого горного озера, отражавшего лесистые древние склоны. Усладив свой взгляд красотами и нагуляв изрядный аппетит, я вернулся в кабинет, сделал эту запись и переоделся к обеду.

* * *

Дорогой Наставник!

За обеденной трапезой произошло нечто, достойное упоминания в этих записках. Искренне надеюсь, что Вы оцените мое поведение в непростой ситуации. Льщу себе надеждой, что справился с первым (из многих предстоящих) испытанием, ниспосланным Господом, дабы укрепить меня в вере в Него и служении Ему.

Как Вам наверняка известно, во время Великой войны покойный ныне владелец Дома оборудовал в нем госпиталь, выделив самую большую залу под столовую. С тех пор мало что изменилось: столы на шесть особ, стулья с жесткими спинками, разнообразнейшая посуда — от мейсенского фарфора до алюминиевых солдатских мисок.

Именно здесь, среди неистребимых запахов прогорклого масла, вареной рыбы и нафталина несчастные обитатели Дома принимали пищу для поддержания жизни телесной, готовясь обрести жизнь вечную. Признаться, зрелище было гнетущее. Преодолев невольную оторопь при виде стольких ожидающих смерти людей, я с некоторым облегчением сел за один стол с Альбертом и милыми сестрами милосердия.

Мы помолились и приступили к еде. Добрейшая старушка Агата приготовила паровую треску со шпинатом — пищу крайне полезную и диетическую (хотя не очень вкусную). Только такую и могли усвоить желудки обитателей Дома.

Я успел перекинуться парой фраз с Мартой, прелестной румяной девицей из набожной семьи, нашедшей свое призвание в уходе за стариками, когда один из наших подопечных, а именно — Майкл, о котором я рассказывал чуть выше, затеял скандал.

Демонстративно отказавшись от еды и отодвинув тарелку, Майкл воздвигся во весь свой немалый рост и громогласно потребовал повара. Несмотря на увещевания сестричек и санитаров, вздорный старик не пожелал успокоиться и направился прямиком на кухню. Обеспокоенные, мы с Альбертом последовали за ним.

На кухне, среди начищенных котлов и сковородок, в пару и чаду, милейшая Агата и сорванцы-поварята уже приступили к трапезе за маленьким столиком в углу.

Майкл бесцеремонно прервал их обед и принялся отчитывать кухарку: «Что это?! — разорялся он, тыча пальцем в тарелку. — Как это можно есть? Как вам не стыдно подавать это людям, сударыня? Вы позорите профессию повара! Я сорок лет кормил людей, я прошел путь от простого кока на малайском сухогрузе до шефа в парижском ресторане! И никогда не видел, чтобы так испортили треску!»

Слезы обиды и огорчения выступили на глазах добрейшей Агаты. Потупив взор и теребя не очень чистый фартук, кухарка молча внимала дерзкой проповеди старика.

«А если бы это была ваша последняя трапеза?! — с надрывом рычал Майкл. — Неужто вы предпочли бы вареную тряпку куску сочного жареного мяса? Если уж вам выпала участь готовить в богадельне для умирающих стариков, почему бы не побаловать нас напоследок?»

«Но я не умею!» — всхлипнула кухарка.

В этот момент Альберту пришлось удерживать меня, чтобы я не бросился на защиту обиженной старушки.

«Так я научу!» — прогремел старик.

Агата робко улыбнулась, Майкл прекратил крик. Я вздохнул с облегчением, сочтя инцидент исчерпанным.

«Старый — как малый», — вздохнул Альберт. И я полностью с ним согласился, предчувствуя, что подобные скандалисты еще не раз и не два встретятся среди подопечных. И задача моя как пастыря — не дать одной паршивой овце совратить все стадо с пути истинного.

Я наметил это темой проповеди и вернулся к треске.

За ужином нас всех ждал сюрприз: Агата и поварята, прикрутив газовые рожки, вкатили сервировочный столик с блюдом, несколько неуместным в нашем Доме, но изысканным и способным украсить меню любого ресторана. По наущению и при помощи Майкла (О чем тот безостановочно напоминал) Агата приготовила каре ягненка, которое следовало фламбировать и подать с клюквенным соусом и картофельным пюре.