Этот дождь решает всё

– Ч-что ты здесь делаешь? – пролепетала я, голос после сна слушался плохо.

Пиджак, который странным образом не свалился, когда я подскочила, начал медленно съезжать с плеч. Я машинально подтянула его повыше, спасаясь от холода, чем вызвала очередную улыбку. Какой-то Стас сегодня подозрительно довольный! Я нахмурилась, отворачиваясь и закутываясь плотней: сам отдал – сам виноват.

– Решил прогуляться по пляжу, – невинно ответил Соломинцев.

– В дождь? – Я скептично изогнула бровь.

– А почему нет? – удивился Стас. – Смотри, какое море красивое!

Я вздохнула, переводя взгляд на море, которое действительно было потрясающим. Села поудобнее, подтянула поближе папку с рисунками. Не зря я вцепилась в нее во сне мертвой хваткой, знала, что опасность поблизости. Попади она в руки Соломинцеву, и он не улыбался бы сейчас, а откровенно ржал. Я искоса посмотрела на безмятежного Стаса. Почему всегда подозреваю его в худшем? Ах да. Обвинения в блате и унижения нисколько не способствуют нормальному общению.

– Ну да, красивое… – протянула я в ответ.

Стас подвинулся ближе и устроился на краю одеяла, касаясь меня плечом. Только тогда я заметила, что сам он сидит нахохлившись, как воробей. Пиджак его у меня, а у самого Соломинцева осталась лишь та красная майка с надписью. Кажется, он не переодевался после работы.

– А это у тебя что? Очередные рисунки? – Папка, лежащая рядом со мной, быстро перекочевала в загребущие ручонки Стаса. Эй, стоп, я не хотела сглазить! Верни папку, идиот, там личное.

– Отдай, какая разница, что там? – выпалила я. – Это только мое.

Я подалась вперед, но Стас, проворно встав, отступил. Я тоже вскочила, даже про пиджак забыла, и сразу же почувствовала грозовую свежесть и прохладу.

– Та-ак, что тут у нас? – весело протянул Соломинцев.

Но открыть папку Стасу не удалось. Я бросилась к нему, и единственное, что он успел, – задрать руку над головой, не позволяя мне добраться до заветных рисунков. Дылда чертова! Как бы я ни прыгала, как бы ни старалась – впустую.

– Отдай! – прошипела я возмущенно.

– Попробуй отними, Пигалица, – рассмеялся Соломинцев, делая еще шаг назад и не опуская руку.

– Помнится, я обещала вырвать тебе за это язык, – проворчала я, наступая.

– Помнится, ты обещала его откусить, – не остался в долгу Стас.

Я нахохлилась и в очередной раз подпрыгнула, надеясь достать папку. Какого черта он такой огромный вымахал? Нет, поставим вопрос по-другому: кто таких мутантов рожает, что даже я, девушка среднего роста, для него пигалица? А потом взгляд зацепился на желтую надпись на майке…

– Секундочку. Это я-то пигалица? – Я замерла, ухмыльнувшись. – Ты тоже!

– Чего? – Соломинцев недоуменно замер. Вот-вот, а что я говорила? Тупая майка.

– Раз я пигалица, то ты тоже! – Я обвиняющее ткнула пальцем ему в грудь, где красовалась огромная надпись «Я тоже». К счастью, дотуда я доставала. – И не отпирайся.

– А? Ха… – Соломинцев опустил взгляд, оттянул майку и, наконец врубившись, в голос заржал. – Блин, молодец, уела.

– Нет, уел бы тебя Ромка, если бы провернул желаемое. Если часто будешь появляться в этой майке, Марков заявит, что «он гей», и тогда ты автоматически станешь им «тоже», – проворчала я в ответ. – Честное слово, тупа-ая майка!

– Ромка так и сказал? – обиженно фыркнул Стас. – Чем тупая? Классная.

– А я говорю, что тупая!

Снова я высоко подпрыгнула, использовав в качестве опоры плечо своего обидчика. Стас тут же подхватил меня чуть ниже талии свободной рукой и приподнял.

– Классная, – шепнул он мне на ухо.

Руку с папкой Соломинцев отвел чуть назад, и я все никак не могла заполучить свою собственность обратно. А еще Стас, похоже, не собирался меня отпускать: крепко-крепко прижимал к себе и ухмылялся. Дыхание щекотало щеку, от дурацкой красной майки пахло хвоей и лимоном. И было чертовски, просто обволакивающе тепло. Настолько, что я, забывшись, на секунду успокоилась, прижимаясь к его груди. Горячий, настоящая грелка!

– Тупая, – упорно протянула я в ответ, все же отстраняясь.

Вспомнился странный воскресный разговор и все, что было до этого. В один день мы вдрызг ругаемся, а в другой я млею у сильной мужской груди? Кажется, это по Фрейду.

– А у тебя может быть температура? – перевела я тему, понимая, что человек-грелка – это немножко неправильно.

– В смысле? – Стас с легкостью отвлекся от обсуждения майки.

– Лично мне кажется, что она есть. – Я протянула руку, коснувшись ладонью его лба. То ли у меня пальцы были холодные, то ли Соломинцев действительно горел. – Ты кипишь.

Ага, а сейчас психанет и начнет закипать, медленно, но верно. Черт меня дернут такое ляпнуть? Но все-таки Соломинцев болел недавно… Что мешает в такую погоду заново подхватить простуду? И да, я волнуюсь. Вопреки всякой логике.

– Я не киплю, я подгораю, – пробормотал Стас. – Но температуры быть не должно.

Впрочем, разговоры о болезни бдительность его не усыпили. Одной рукой Стас продолжал прижимать к себе меня, а другую держал под немыслимым углом, чтобы папка оставалась вне зоны досягаемости. Кажется, у него шикарная растяжка.