Этот дождь решает всё

Я как раз достигла дверей кухни и застала Стаса склонившимся над чашками, с сахарницей в руках. Боже, как это мило. Мы попали в какую-то другую вселенную? Или это у меня после вчерашнего поцелуя сносит голову и все в Соломинцеве кажется замечательным и уютным?

– Без. – Я присела на один из стульев, упорно борясь с дурацкой улыбкой.

– За фигурой следишь? – Он не поднял взгляда, просто тихонько рассмеялся.

– За вкусом чая. – Я пожала плечами, обхватывая ладонями переданную мне чашку. – С сахаром он не чувствуется.

– Я в таком случае слежу за нервами. – Стас хмыкнул и положил себе сразу три ложки сахара, тщательно их перемешав. – Сладкое их поддерживает.

Может, он просто чай без сахара пил, когда психовал? Неплохое оправдание. Я с наслаждением глотнула из чашки, наблюдая за Стасом. Красивый, зараза. Он тем временем приземлился на стул напротив меня, отыскал на столе какой-то пузырек, открыл его и высыпал на ладонь пару таблеток. Вздохнул, с ненавистью сверля их взглядом, но все-таки проглотил, запил чаем. Закашлялся, будто пытался подавить рвотный позыв…

– Так сильно болеешь? – Беспокойство теперь не казалось таким уж нелогичным. Зато его наличие лишний раз подтверждало, что я влипла.

– Уже нет. – Стас прикрыл глаза и запрокинул голову. – Это успокоительное. У меня бывают проблемы с сердцем, а в такие напряженные периоды, как сейчас, всего лишь случаются панические атаки. От них мне хуже, из-за этого не получается работать в полную силу, и я опять нервничаю. Замкнутый круг, который прерывают только они. – Он щелкнул ногтем по стеклянному пузырьку. – Но от них хочется спать.

Всего лишь. Я поджала губы, чтобы не начать ругаться на этого дуралея.

– С сердцем не шутят, – все же воззвала я к благоразумию. – Нужно лежать и отдыхать, а не тестировать всякие дурацкие игры.

В душе поднималось раздражение, хотелось прийти домой и высказать деду все, что я думаю о его спартанских методах. Хотя виноват-то не он, виноваты обстоятельства. Ребята сами говорили, что людей в команде мало, а сроки сжатые. Я скрипнула зубами, крепче сжимая чашку.

– Ты переживаешь за меня. – Соломинцев расплылся в улыбке.

– Н-нет. – Но голос предательски дрогнул, и пришлось сдаться: – Немного. Почему за тобой никто не присматривает?

– Как никто? А Ромка? – хмыкнул он. – Можешь ты попробовать!

– Я не о том, Соломинцев. Почему с тобой никого нет?

Но ведь правда, если недавно падал в обморок, нельзя оставаться в полном одиночестве. Кто-то обязательно должен быть рядом. Пусть девушки у него не задерживаются, но кто-нибудь… друзья? Родители?

– Может, потому что я живу один?

– Тем более! А вдруг что случится? Мама от меня не вылезала бы, если бы я вдруг начала терять сознание. Ты хоть сообщил своей? – Я сделала последний глоток и уныло заглянула в чашку. Обидно, было вкусно.

Соломинцев молчал. Ненадолго повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь стуком срывающихся с плохо закрытого крана капель. Я взволнованно посмотрела на Стаса – он с силой сжимал чашку, понуро опустив голову. Что…

– Не сообщил, Энж. Ее уже нет, – наконец проговорил он.

У меня внутри все похолодело, едва успокоившееся сердце пропустило удар. Тук-тук. Тудум. Тишина. Тук-тук-тук. Тишина. Тишина…

– Я… извини, пожалуйста, – пробормотала я, опуская пылающее лицо.

Звякнула о стол отставленная чашка, ножки стула царапнули по полу. Стас подошел ко мне и остановился напротив, совсем близко. Стало неуютно. Казалось, он сейчас схватит меня за шкирку и выставит за дверь – на этот раз даже сбегать не придется. Однако ничего подобного не происходило, а спустя несколько секунд Соломинцев присел на корточки и оперся руками о мои колени.

– Эй, Энжи, все нормально. – Стас заглянул мне в лицо. Провел ладонью по моей щеке, убирая волосы. Больно, но прячет это? Или на самом деле смог отпустить?

– Я…

– Честно, все нормально. Я скучаю, но мама бы очень расстроилась, если бы узнала, что из-за нее грустят самые близкие и дорогие люди. Мы должны жить дальше.

Стало тяжело дышать, глаза жгло от подступающих слез. Господи, вот почему он всегда так непередаваемо и раздражающе весел? Улыбается, смеется, строит из себя шута? Потому что, если ему будет грустно, мама расстроится.

Я всхлипнула. Стас склонил голову набок, смотря мне прямо в глаза; пальцы коснулись моей ладони, сжали ее – осторожно и нежно. В ответ захотелось крепко-крепко обнять его, потрепать по волосам, как мальчишку. Я сглотнула. И не только как мальчишку. Было бы приятно запутаться пальцами в прядях, чуть потянуть их вниз… я зажмурилась, отгоняя наваждение. О боже, Энжи, нет!

– А что… случилось? – Вопрос сам сорвался с губ.