Этот мир как сон (СИ)

— Покажи с копьем — со смешанным, просительно-требовательным, тоном высказался сержант.

Показал ему несколько эффектных приемов, в завершении еще устроил вертушку одной и двумя руками — у сержанта и других обозников, собравшихся вокруг нас, глаза загорелись, как у детей, которым показывают ловкий трюк. Ни слова больше не говоря, только кивнув одобрительно, старший повел меня к головной повозке. На самом дне под какими-то узлами раскопал меч в ножнах и перевязью, подал мне. Медленно, любуясь остро наточенным лезвием с характерным узором многократно кованного железа, освободил меч из ножен. Мысленно, про себя, поражался, как такой отличный меч мог оказаться у обозного сержанта. Выполнил с ним начальные упражнения — в исходной стойке, с выпадами, круговым ходом.

Меч с кованным узором

Невольно пришел в восхищение от великолепного оружия. Меч лежал в моей ладони как влитой, казался продолжением руки, послушно следуя каждому движению. По-видимому, чувство, вызвавший во мне чудо-меч, не стало тайным для сержанта — он довольно улыбался, глядя на меня. Когда же, вложив клинок в ножны, протянул ему обратно, отвел мою руку и сказал: — Пусть он пока побудет с тобой — в дороге все возможно, вдруг понадобится. А в умелых руках принесет больше пользы, чем от меня.

Старший как в воду глядел, да и у меня, еще когда только выехали из расположения полка, появилось тревожное предчувствие. Сейчас высказал его сержанту: — Думаю, надо всем держать оружие наготове — могут напасть. Если такое случится, то поставьте повозки в круг, сами стойте за ними и не давайте лихоимцам прорваться. Я же выйду вперед и приму бой.

Тот посмотрел мне в глаза, пытаясь разобраться, насколько серьезно мое опасение, потом кивнул и пошел созывать возниц. Выехали с места стоянки настороже — по-видимому, старший сумел внушить всем опаску. Не прошло и часу, как произошло ожидаемое. Мы подъезжали к балке, как оттуда гурьбой высыпал десяток заросших бородой мужчин самого злодейского вида. Крикнул: — Заворачивайте лошадей, ставьте круг! — сам вышел навстречу подбегающим грабителям.

Сомнения в том, что они собираются предпринять, не было — бежали к нам, выставив свое разношерстное оружие. Кто-то с копьем, другие с секирой, топором, даже вилами. Метнул свое копье в самого крупного злодея с громадной секирой, успел заметить, как он упал на полном ходу, сам же закрутил мечом веерную защиту, отступив до вставших повозок. Первому приблизившемуся грабителю с копьем отбил его оружие, а потом стремительным выпадом попал мечом в грудь. Отскочил, выдернув клинок из вражеской плоти, вновь закрутил защиту, не подпуская нападающих к себе. После неудачных попыток прохода они решили обойти меня сбоку, но им не дали возницы, тыкая навстречу копьями. Грабитель с топором бросил в меня свой снаряд — на лету перехватил его свободной рукой. Уклоняться не стал — позади меня стояли люди, топор мог угодить в кого-нибудь из них.

Еще несколько минут продолжались атаки лиходеев — то с одной, то с другой стороны. Я же не давал возможности напасть на необученных возниц, сам атаковал, стоило им ослабить напор на меня. Переломным в схватке стал удар, доставший самого умелого из них, тоже вооруженного мечом — он оказался единственным, сносно владевшим своим оружием. Обманным выпадом в грудь заставил противника поднять меч для блока и тут же перенес удар в бедро, достигший цели. Он, хромая, но удержавшись на ногах, отступил назад, а потом громко выкрикнул: — Атас, уходим!

По-видимому, раненый был вожаком этой шайки — остальные грабители быстро окружили его, прикрывая от продолжения моей атаки, а потом, придерживая под руку, развернулись и ретировались с ним в сторону балки. На земле остались лежать двое пораженных мною лихоимцев. Один из них — здоровяк с секирой, еще бился в предсмертных конвульсиях, второй же не подавал каких-либо признаков жизни. Я стоял в оцепенении и смотрел на них, а в душе метались совершенно разные эмоции. Теперь, когда скоротечный бой закончился и враг отступил, чувство радости от первой победы перемежевалось с отупением, даже страхом за убийство этих людей. Хотя счет своим жертвам открыл в той памятной схватке с аварийскими кавалеристами, но тогда в запале боя не оставалось времени для переживаний.

А сейчас оно настало — два лежащие передо мной тела корежили мою душу. Наверное, подобные чувства испытывал каждый воин после первой своей жертвы, но мне от того было не легче. Все же я не из этого жестокого мира — насилие, тем более, убийство живого существа с болью в сердце ломало прежние моральные устои. Не знаю, сколько времени я пробыл в таком состоянии, очнулся от чьего прикосновения к моему плечу. Оглянулся — рядом стоял старший, видел на его лице нескрываемые уважение и благодарность.