Этот мир не для нежных (СИ)

Вся её прежняя жизнь шла лесом. Всё, что она успела понять и принять об этой жизни. Начиная с самых первых воспоминаний. Тоскливых утренних побудок, когда мама заходила в комнату, включала ночную лампу, чтобы свет не бил резко в глаза девочки. Лив выныривала из сна в суровую реальность, мама гладила её, немножко щекотала, уговаривала. Затем терпение у мамы заканчивалось, она опаздывала на работу, голос становился все раздраженнее, нетерпение передавалось дочери, и она тоже начинала злиться. Лив не хотела выскальзывать из-под одеяла в прохладную комнату, в доме ещё оставался сгусток уходящей ночи, он был тягуч, концентрирован, затягивал в себя, и девочка боялась попасть в него и остаться там навсегда. Лучше всего было закрыть глаза и спать, спать, скрыться в беспамятстве от этой чужой, нечеловеческой тишины и туго закрученного напряжения. Лив вжималась в плюшевого, измазанного разноцветной акварелью медвежонка, который служил её верным стражем против ужасов, скрывающихся в черноте ночи, но мамин голос становился все настойчивей: «Время, Лив, у нас совсем не осталось времени», она вытягивала девочку из-под одеяла и разлучала с мягкой, заспанной игрушкой. Мама начинала уже совсем злиться, и победа всегда оставалась за ней и за временем. «Этот мир не для нежных», — говорила мама, и они шли по промозглой, и зимой, и летом промозглой и темной улице в детский сад, Лив отставала, пыталась бороться с маминым временем, тормозила его, тянула, но все заканчивалось одним и тем же.

Мама целовала её на пороге прихожей с одинаковыми кабинками, шкафчики различались только наклейками с ягодами и фруктами (у Лив опознавательным знаком была сизая, неприятная, словно размокшая слива), и убегала в уже начинающую светлеть даль. Лив оставалась в этом специфически пахнувшем помещёнии, почему-то пахло всегда с утра кисло чуть подгоревшей сметаной, и даже много-много лет спустя её начинало тошнить при малейшем запахе, напоминающим детский сад с утра. И сливы она не переносила. Даже ни разу в жизни не попробовала.

Потом Лив научилась подчиняться времени и даже стала находить в этом какое—то удовольствие — в правильности, в порядке, в неукоснительном следовании от пункта к пункту. Она задалась целью приручить стрелки циферблата, и времени, которого в детстве, не разделенном на цифры, было навалом, стало катастрофически не хватать. В этом проявился странный парадокс: чем тщательнее она следовала временному порядку, тем острее ощущала движение к старости. Все стало ясно, понятно и определенно. С одной цифры до другой Лив учится, потом с третьей до четвертой делает карьеру, с пятой до шестой думает о семье и рожает ребенка, двадцать цифр она его растит, а с деления сорок плюс начинает двигаться к вечности. Туда, где, очевидно, не будет цифр. И, может, даже не будет времени. Совсем.

Удивительное в состоянии Лив, отвернувшейся к стенке от неприятного Саввы, было то, что она здесь, как в детстве, находилась в каком-то безвременье. На улице становилось то более серо, то менее, так она всё-таки определяла, что заканчивался день и начинался другой, но это был только оттенок неба, не разделенный на отрезки, ограниченные цифрами. Другое измерение времени придавало ему иное качество.

«Я уже давно не смотрела на часы», — подумала вдруг Лив, именно в этот момент, и это тоже показалось ей очень странным. — «А ещё, впервые в жизни, кажется, ничего не жду, а просто следую за сложившимися обстоятельствами. Словно начинаю смиряться с тем, что от меня уже ничего не зависит». Она вдруг захотела поговорить об этом хоть с кем-нибудь, пусть это будет хотя бы Савва, и Лив, охнув, осторожно повернулась от стенки к внешнему миру.

Саввы в комнате не было. На его месте, строго и печально вытянувшись на краешке стула, сидела Белая Дама. Она выглядела сейчас почти, как настоящий человек, если бы временами не начинала мерцать и размазываться по краям. Как некая неустойчивая голограмма. Лив уже не удивилась, а только как-то раздосадовалась, что ли... Ей хотелось поговорить, а Дама, насколько девушке было известно, была на редкость молчаливым созданием.

— Вы опять здесь? — вздохнула Лив, не отрывая щеки от подушки, и только лениво прищурила правый глаз.

Дама с достоинством кивнула.

— И вы от меня хотите? — девушка понимала, что беседа с привидением — это полный абсурд, но что-то же нужно было делать.

Несколько раз мигнув, изображение остановилось в форме и опять кивнуло.

— И это связано с картой, которую я нашла в лесных кустах? — вспомнила Оливия.

Привидение отреагировало странным жестом, который мог означать с равным успехом и «нет», и «да». Игра в «угадайку» становилась уже занятной. Оливия приободрилась и села на кровати.

— Если вам так нужно, пожалуйста, возьмите. Она в кармане моей куртки.