Этот мир не выдержит меня. Том 4

Я кивнул. «Разговор» с воображаемым собеседником нисколько не смущал мой измождённый разум. Только где-то на самом краю сознания слышались сухие наставления инструктора по медицинской подготовке: «Галлюцинации — это признак физического и нервного истощения…»

Ожидавший ответа Дру-уг воспринял кивок как руководство к действию.

— Оутдай мне кусоучки истинной синевы, челоувечек… А поутоум пойдём наверх, — он ухватился за моё запястье, но тут же с воплем рухнул на колени: — За чтоу, челоувечек? Оутпусти!!!

Рефлексы оказались сильнее усталости. Я взял кисть морфана на болевой — вывернутый сустав «зазвенел», словно перетянутая гитарная струна. Если надавить чуть сильнее, то перелома не избежать.

«Я смотрю, ты ещё не всё позабыл, сынок», — одобрительно хмыкнул сержант Вереенко.

— Не всё, — согласился я, не открывая глаз.

— Оу чём ты, челоувечек⁇ — жалобно спросил Дру-уг. — Мне боульноу…

Я слегка ослабил хватку. Морфан с облегчением выдохнул.

«А помнишь ли ты, товарищ солдат, — Вереенко вдруг нахмурился, — что ты десантник?»

— Я был десантником… — слова давались с трудом. — Когда-то давно…

Дру-уг, который явно ничего не понимал, слушал мою болтовню молча. Он наверняка думал, что я сошёл с ума, но проявлять инициативу не спешил — вывернутая кисть научила морфана осторожности.

«Бывших десантников не бывает!», — сообщил Вереенко, выставив для убедительности указательный палец.

— Чего тебе надо? — с ноткой раздражения спросил я. Этот странный «разговор» с каждой секундой утомлял меня всё сильнее.

— Поушли наверх, челоувечек… Там чтоу-тоу происхоудит… Чтоу-тоу плоухое… — Дру-уг решил, что вопрос был адресован ему.

Он говорил очень тихо и осторожно — видимо, опасаясь разозлить свихнувшегося командира.

Я ничего не ответил, хотя щелчки клешней, доносившиеся снаружи, действительно становились всё громче и всё яростнее. Моё внимание было сосредоточено на презрительно-предвкушающей гримасе, застывшей на рябой роже старшего сержанта.

«Думаю посмотреть, — процедил он, — как ты позорно сдохнешь в этой засраной мышами норе».

Сердце скакнуло к горлу. Рана на боку полыхнула огнём. Не хочу… Не хочу умирать вот так — опустив руки и сдавшись без боя. Ещё ничего не кончено!

«Уже лучше, сынок, — оскалившись сообщил Вереенко. — Вспоминай, чему я тебя учил… Советский десантник крепче любого гвоздя! Советский десантник не только никогда не ломается, он даже почти не гнётся! Так, слегка деформируется, чтобы ловчее войти в очередное отверстие… Понимаешь о чём я?»

Сержант не самыми приличными жестами проиллюстрировал свои слова и радостно рассмеялся. Заливистый смех ещё звенел у меня в ушах, когда рыжая и откровенно колхозная морда Вереенко почему-то сменилась интеллигентной физиономией моего начальника Сан Саныча.

«…А хороший оперативник, — поправив очки, добавил он, — в первую очередь работает головой, поймал мысль, Феликс?»

— Поймал, — выдавил я и кое-как распахнул веки.

Сан Саныч кивнул, растворяясь в голубоватом свете, исходящем от осколка статуи. Перед глазами появилось вытянутое бледное лицо — ссутулившись и встав на колени, Дру-уг оказался почти одного роста со мной. Я отпустил его запястье, и морфан поднялся на ноги, потирая пострадавшую руку.

— Оутдашь кусоучки, а, челоувечек? — вкрадчиво, чтобы снова не нарваться на неприятности, спросил он.

Я смотрел в круглые блестящие глаза. Смотрел и соображал настолько быстро, насколько это было возможно в моём состоянии.

Вереенко и Сан Саныч правы. Нельзя поддаваться отчаянию — вместо этого лучше немного поработать головой. Неожиданно накатившая слабость не просто порождение моей усталости. Слишком уж резко всё началось. Аккурат после того, как я забрал у Дру-уга его сокровища…

Я разжал ладонь. Обруч и осколок статуи с тихим стуком упали на пол.

Ноги тут же перестали дрожать, а с плеч будто бы сняли огромный — литров на сто пятьдесят — рюкзак, забитый кирпичами. Слабость не ушла полностью, но стала вполне терпимой.

Что это, небольшой «подарочек» от Гиблого леса? Или своеобразное «приветствие» от того неизвестного наблюдателя, который сверлил меня недобрым взглядом? Ответов у меня пока не было, но интуиция буквально вопила, что они появятся в самом ближайшем времени. И мне это вряд ли понравится.

Дру-уг поднял оба артефакта. Быстро осмотрев их и убедившись в отсутствии повреждений, он спрятал осколок статуи под кирасой, а обруч нацепил на затылок.

Отговаривать его я не стал — это было совершенно бессмысленно. Судя по радостному блеску в глазах, мой тощий союзник не расстался бы со своими сокровищами даже под угрозой немедленной смерти.

— Идём, челоувечек? — морфан слегка поморщился. Его тоже накрыло, но, правда, не так сильно, как меня.

Почему? Не знаю. Возможно, причина таилась в дикой магии, которая наполняла моё тело и выступала своеобразным катализатором процесса.

— Идём, — я развернулся и торопливо пошёл на свет. На бег сил пока всё-таки не хватало.

Дру-уг без лишней болтовни поспешил за мной. Шаг, за ним ещё один… С каждым мгновением дышалось всё легче — это адреналин будоражил кровь, прогоняя липкую усталость.