В рассматриваемой книге о сюрреализме[101]
не раз упоминалось, сколь многим мы обязаны ФрейдуПрактичность психоанализа обусловлена признанием его творческого характера. Невроз в истории человеческих болезней явление далеко не новое, то же самое можно сказать и о его радикальнейшем проявлении – шизофрении. Почва нашей культуры, или даже ее подпочва, истощается уже не в первый раз. Голод проникает до корней, что нисколько не парадоксально, но, напротив, в условиях изобилия абсолютно логично. Нам, живым мертвецам, сидящим в перегное изобилия, ничего не остается, как вполне естественно и слаженно тянуть руку за подаянием. Но еще мы можем подниматься и убивать друг друга, что, конечно, несколько занимательнее, хотя в конечном итоге сводится все к тому же – ничтожеству.
Когда наконец каждый поймет, что ему нечего ожидать ни от Господа, ни от друзей, ни от благосклонных тиранов, ни от демократических правительств, ни от святых, ни от спасителей, ни даже от, святая святых, образования? Когда каждый уразумеет, что ради спасения ему придется поработать собственными руками и ему не следует ожидать пощады, возможно, тогда… Что тогда? Даже тогда, сознавая, что мы за люди, я бы усомнился. Дело в том, что мы обречены. Может быть, мы умрем завтра, может, в следующие пять минут. Давайте оценим положение трезво! Мы можем провести следующую пятиминутку дельно, занимательно, даже, если захотим, весело, или же растратить время впустую в течение часов, дней, месяцев, лет, даже веков. Бог все равно не появится, чтобы нас спасти. Ни правительство, ни вера не обеспечат нам свободы и справедливости, к которым люди взывают в предсмертном хрипе.
Ренессанс чуда, о котором пишет мистер Рид, наступит, если он, конечно, наступит, благодаря тем немногим, для кого эти слова имеют смысл, тем, кто не может не действовать, согласно с воспринятой ими истиной. Что отличает большинство от немногих, это неспособность действовать по убеждениям. Герой тот, кто возвышается над толпой. И тот не герой, кто жертвует своей жизнью во имя отечества, дела или же принципа. Действительно, принося подобные жертвы, мы зачастую поступаем скорее трусливо, чем героически. Бегать в стаде и умирать в нем – естественный животный инстинкт, который человек разделяет с другими животными. Пацифизм это тоже не обязательно героизм. «Если человек, – цитируем самого дьявола, – не готов или не способен сражаться за свою жизнь, справедливое Провидение уже решило его судьбу». Под борьбой за жизнь господин Гитлер подразумевает нечто иное, у него она обычно означает потерю жизни. Объединять людей во имя общего дела, веры или идеи всегда легче, чем побуждать их проживать жизнь по-своему. Мы ведем роевой образ жизни, и наши благородные принципы и славные идеи всего только шоры, которые мы надеваем на глаза, чтобы сделать смерть для себя приемлемее. Мы ни на вершок не продвинулись в первобытном понимании фертильности смерти. С самого зарождения цивилизации мы занимались только тем, что убивали друг друга – из принципа. Факт остается фактом, повторяю это снова, потому что сюрреалисты делают ту же ошибку, что и все прочие воинствующие идеалисты: человек наделен императивной потребностью убивать. Отличие цивилизованного человека от первобытного – он убивает массово. Что еще печальнее, он ведет образ жизни тех же самых масс. И подчиняет свою жизнь табу и тотемам в той же мере и, возможно, даже в большей, чем первобытные люди.