Этот прекрасный свободный мир...

   -- Контроль, сенатор. Постоянный контроль за питомцами, нумерами и свободными. Совершенствование системы тестов, особенно, психологических. Некоторые новшества в системе образования. Если вы помните, в качестве эксперимента у нас уже шесть лет действует образовательная программа по правильному обращению с питомцами, так вот я предлагаю ввести этот курс в качестве обязательного во всех школах свободных, а питомцы должны в общих чертах знать, от какого кошмара избавила их система опеки. Кроме того я прошу предоставить Службе адаптации право законодательной инициативы, наряду с Сенатом, и один голос при голосованиях. Согласитесь, это не нарушит баланса сил в Сенате, но позволит нам более надежно доносить до законодателей состояние дел. И еще, -- Лонгвуд помедлил. -- Наша система с тремя консулами прекрасно зарекомендовала себя в обыденной жизни, но при опасности кризиса необходимо сосредоточить власть в одних руках. Как будет называться эта должность, значения не имеет -- принцепс, как именовался Великий Стейтон, протектор или президент, но власть нельзя дробить. Поверьте, сенатор, мне очень неприятно это признавать, но я излагаю все это именно вам не просто так -- вы самый вероятный претендент на эту должность. Я проверял ваши данные с начальных классов -- у вас лучшие показатели.

   Эллис вскинула голову:

   -- Консул Томпсон -- идеальный консул!

   -- Не спорю, -- кивнул Лонгвуд, -- Стивен Томпсон прекрасно себя зарекомендовал, но ведь у него лейкемия. Не надо, не надо так на меня смотреть, знать подобные вещи моя обязанность. В одиннадцать лет ему был пересажен костный мозг, сейчас он в состоянии ремиссии, но я не могу рисковать. Никто не скажет, что будет со здоровьем Томпсона через пять-десять лет, а нашему обществу нужен сильный правитель.

   -- Сенатор Томпсон может проявить себя не хуже брата, -- упорствовала Эллис.

   -- Возможно, но все же его показатели хуже ваших. К тому же он слишком привык полагаться на старшего брата -- это серьезный недостаток для человека власти даже в самых благоприятных условиях, а я должен ожидать худшего. Поверьте, сенатор, мне неприятна сама мысль, что власть может оказаться в руках женщины, но я не вижу иного выхода. Так что вы скажете?

   -- Что мне необходимо подумать, -- ответила сенатор Дженкинс. -- И получить данные того, что не попадает в ваши отчеты -- я имею в виду, по тому миру.

   -- Вы получите все необходимое к вечеру, -- заверил Лонгвуд. -- А чтобы вам было легче все осознать, я передам на ваше попечение одного юного попаданца. Нет-нет, сенатор, не хмурьтесь, я уже понял, что вы не любите дрессированных обезьян и покупать тех двоих не станете, но в той группе был пятнадцатилетний мальчишка -- просто великолепный образчик оставленного мира. Слава Богу, у него отобрали жвачку...

   -- А это еще что такое?

   -- Еще одна вещь, которая не попадает в отчеты. Конфета, которую невозможно съесть. Ее жуют, она превращается в резиновую массу и люди пускают изо рта пузыри.

   -- Зачем?! -- шокированная Эллис во все глаза уставилась на собеседника.

   -- Пузыри многих развлекают -- что вы хотите при таком дурном воспитании? А жевание якобы очищает зубы после еды.

   -- А не проще ли почистить зубы?

   -- Так это в наших кафе и ресторанах посетителям обязательно предложат одноразовые щеточки с пастой, а там в ходу жвачки -- это большой бизнес, сенатор. Порасспросите своего подопечного, я пришлю его к вам вместе с бумагами. Только не забудьте, питомец будет на вашем попечении, но до полнолетия останется под эгидой государства, а потом, по результатам экзамена, либо получит свободу, либо перейдет в вашу полную собственность.

   Разговор с Эллис Дженкинс оставил о Лонгвуда отвратительное впечатление. Нельзя сказать, что он ожидал чего-то большего от первого разговора с сенатором, или что его обидело недоверие. Нет, к этому Лонгвуд был готов, и все же его неприятно поразило, что сенатор Дженкинс, как и все прочие законодатели, не понимала серьезности нависшей над миром угрозы.

   Конечно, на закрытых заседаниях Сената временами обсуждали возможность недовольства питомцев и нумеров, но результаты этих слушаний оставляли у Лонгвуда ощущение чего-то несерьезного. Сенаторы искренне полагали, что в случае необходимости достаточно будет незначительного внушения нумерам, чтобы они успокоились и занялись делом. От подобных разговоров у Лонгвуда сводило челюсти и ныли зубы. Сенаторы не знали прелести запретного плода, не догадывались о восторге разрушений, даже не представляли, с каким весельем можно бить витрины, жечь автомобили, грабить магазины и нападать на полицию. Томас Лонгвуд сохранил воспоминания о кварталах, куда не стоило заходить даже днем, о школе, где почти открыто продавали "травку", о протестующих, после которых оставались горы мусора, и о выбитых оконных стеклах в домах, выставленных на продажу.