Этруски. Предсказатели будущего

В области письменности, как и в области искусства, этруски не могли не попасть под плодотворное влияние Эллады. До нас дошли многочисленные образные памятники, такие, как саркофаги, погребальные урны, фрески, зеркала, сундуки и даже рельефы, сильно различающиеся возрастом и происхождением, которые иллюстрируют различные эпизоды греческой мифологии, причем этруски зачастую выбирали те сцены с участием героев и богов, которые мы больше нигде не встречаем в античном искусстве. Нас нередко поражает знание этрусскими художниками греческой мифологии. И представленные сцены отнюдь не всегда являются простой имитацией греческих работ. Этрусские художники и ремесленники были хорошо знакомы с греческой религиозной вселенной. Очевидно, они имели в своем распоряжении переводы или сокращенные варианты наиболее широко известных работ греческих мифографов.

В своей книге о латыни (V, 9, 55) Варрон приводит имя автора этрусских трагедий, некоего Вольния, который жил, по-видимому, во II в. до н. э., незадолго до Варрона. Подобные трагедии, написанные в эпоху расцвета эллинизма, несомненно вдохновлялись непосредственно греческими произведениями. Мы не знаем, какую роль в них играло оригинальное тосканское творчество.

Гораций и Ливий несколько раз упоминают фесценнинские песни – сатирические импровизации, излюбленные тосканским народом, мода на которые попала в Рим очень рано. Их название, несомненно, происходит от Фесценния, города фалисков возле Фалерий, чье точное местоположение нам неизвестно. Вот как описывает Гораций в одном из своих посланий (II, I, 139) эту популярную, даже простонародную разновидность поэзии, которая не изменила своего характера, попав из Тосканы на Римскую землю:

Встарь земледельцы – народ и крепкий,
и малым счастливый —
Хлеб уберут лишь с полей, облегчение в праздник давали
Телу и духу… и с детьми, и с супругою верной
В дар молоко приносили Сильвану, Земле – поросенка,
Гению – вина, цветы за заботу о жизни короткой.
В праздники эти вошел Фесценнин шаловливых обычай:
Бранью крестьяне в стихах осыпали друг друга чредою.
С радостью вольность была принята,
каждый год возвращаясь
Милой забавой, пока уже дикая шутка не стала
В ярость открыто впадать и с угрозой в почтенные семьи
Без наказанья врываться… издан закон наконец был:
Карой грозя, запрещал он кого-либо высмеять в злобной
Песне – и все уже тон изменили, испуганы казнью,
Добрые стали слова говорить и приятные только.[12]

Как сообщает Авл Геллий в «Аттических ночах», в Риме во второй половине II в. н. э. некто Анниан собрал и перевел большое количество этих песен, мода на которые еще не прошла.

Согласно достаточно позднему свидетельству Цензорина, Варрон в своих трудах цитировал какие-то «Тосканские истории», несомненно, написанные не раньше чем в IV в. до н. э. Они представляли собой хроники и анналы, касающиеся конкретных тосканских городов. Память о выдающихся событиях в жизни этих городов, должно быть, перемешивалась с преданиями старинных аристократических семей. Свидетельство римского ученого подтвердилось в наше время открытием в Тарквинии, священном городе Этрурии, латинских надписей, датирующихся I в., но превозносящих славу этрусских граждан давно ушедших эпох. Эти надписи являются очень поздним отражением древней семейной традиции, основанной на воспоминаниях о подлинных событиях и неизбежном преувеличении роли семей, гордящихся своими именами. Веррий Флакк, писавший свои «Res tuscae»[13], и император Клавдий – большой эрудит и этрусколог, сочинивший двадцать книг не дошедшей до нас «Тирреники», наверняка знали эти, не только очень древние, но и имевшие колоссальную ценность источники. Важнейшей частью этрусской литературы – и той, о которой мы имеем наиболее точную информацию, – была литература религиозная. Эти священные книги знакомят нас с захватывающим и многогранным царством этрусской религии, к рассмотрению которой мы и обратимся.

Этрусская религия