Этруски: загадка номер один

Наступил XX век. В Афинах выходит объемистый том, посвященный расшифровке языка этрусков с помощью албанского. Греческий исследователь Томопулос пытался в нем прочитать этрусские тексты с помощью албанских слов, а также ряда древнегреческих и «пеласгских», догреческих, известных нам из сообщений античных авторов. Труд был написан на современном греческом языке, а потому малоизвестен исследователям. Но уже такой, например, факт, что слово ТАУРА, в языке этрусков означавшее «могила», переводилось им как «свекор», а надпись на могиле маленькой девочки читалась им, как титул «рыночного чиновника», заставлял настораживаться…

В 1919 г. крупный итальянский этрусколог Дж. Буонамиччи подвел предварительные итоги поисков «албанского ключа» к замку «этрусской Бастилии». Разумеется, прямое сопоставление современного албанского языка и языка этрусков, отстоящего от него более чем на две тысячи лет, неправомерно. Но в них может оказаться много общих элементов. Либо потому, что албанский язык — потомок этрусского, либо потому, что и этруски и предки албанцев «наслоились» на какой-то древнейший язык, — язык первых обитателей Балкан и Апеннинского полуострова, и у них имеется, как говорят лингвисты, общий субстрат, язык-предшественник. Албанский язык может быть «материей, очень полезной для сопоставления с этрусскими» — таков был вывод Буонамиччи.

Известно, что некогда на Балканском полуострове жили иллирийцы, говорившие на своем особом языке (или группе иллирийских языков — ведь были же языки италийские, из которых выжила только латынь). Сейчас же здесь остался обособленный язык — албанский, скорее всего, потомок этого иллирийского языка или иллирийской семьи языков. Быть может, одним из вымерших иллирийских языков был и язык этрусков. Или, что также не исключено, древние иллирийцы, соседи этрусков, оказали сильное влияние на их язык.

Какой же может быть вывод? Надо восстанавливать облик того древнейшего албанского, т. е. иллирийского, языка, на котором говорили здесь во времена этрусков. Ведь известно, что языки меняются со временем, — не только в «Слове о полку Игореве», даже в произведениях авторов XVII–XVIII вв. многое нам непонятно. Сколь же должна отличаться современная албанская речь от того древнего языка, на котором говорили предки албанцев более двух тысяч лет назад).

Старинных текстов на албанском языке до нас не дошло, да и письменность у албанцев появилась лишь в прошлом веке. Но у лингвистов есть другой метод проникнуть в глубины праистории языка — метод, который дает сравнительно-историческое языкознание. И, восстановив облик древних албанских слов, их корней и грамматических окончаний, можно проводить сопоставление их с корнями и грамматикой этрусков. Лишь тогда наши выводы будут иметь доказательную силу. Без такой предварительной работы сравнение этрусского с современным албанским будет ничем не лучше сравнения его с русским или японским. Даже можно заранее сказать, что найдутся «общие слова» и можно давать «переводы» отдельных текстов (вспомните Черткова).

Как же поступил Майяни? Дал ли он в книге реконструкцию албанского языка той эпохи, когда писались этрусские тексты? Нет, не дал. Он заменяет строгие доказательства различными догадками, произвольными умозаключениями и «юмором». Например, этрусское слово КРАН сравнивается с албанским словом «нгране», имеющим значение «еда, пища» (а также неправильный глагол «есть»). Надо объяснить, почему в албанском имеется начальное «н», если оно действительно родственно этрусскому, надо определить то, что в языкознании называется «правилом фонетического перехода». Как же поступает Майяни? Очень просто. Начальное «н» исчезло в этрусском потому, что… «туски, недурные едоки, так часто употребляли это слово, что съели его начальную букву!».

Не правда ли, очень «научное» объяснение? А вот и другое такого же свойства. Грамматические частицы — одна из основ языка; больше того, если слова из языка в язык заимствуются (в том же этрусском — множество греческих слов), то, как правило, грамматические элементы не заимствуются. Поэтому при доказательстве родства одного языка с другим они являются особо ценными. А как поступает в этом случае Майяни?

«Часто они (т. е. частицы) запутывают положение до такой степени, что хочется присоединиться к одной из „ученых женщин Мольера“, которая, упрекая „эти мерзкие частицы“, которые рассеяны во всех языках, восклицает, что они „уродуют самые красивые слова“»…

Снова мы видим весьма «научное» объяснение! Впрочем, Майяни, чтобы не запутываться, прибегает и к такому приему. Слово ЕТЛ, по его мнению, можно разделить на Е и ТЛ, где Е «будет указательной или любой другой частицей». Хороша же грамматика, где частица может принимать любое значение (а ведь академик Щерба, говоря о методике обучения языкам, совершенно справедливо указывал: «Лексика — дура, грамматика — молодец!», ибо она является «каркасом», на котором держится структура языка).