Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте

— Ну, а турнир-то, турнир?

— О, турнир! В Барлетте такого не забудут!

И тут он начал с боя быков и подвигов дона Гарсия, затем описал состязание на секирах и копьях, повторяя все имена, которые провозглашал герольд. В заключение он сказал:

— А закончил турнир и победил по очереди всех трех испанцев синьор дон Граяно д'Асти.

— Кто? Кто? — переспросила Джиневра. у которой и лицо и голос изменились от волнения.

— Какой-то синьор дон Граяно д'Асти. Знатный, видно, вельможа; уж так богато одет и вооружен!

— Граяно д'Асти, ты сказал? Высокий, маленький, молодой?.. Ну, каков он из себя?

Дженнаро приметил лицо и повадку каждого рыцаря и каждую мелочь их вооружения, а потому отлично помнил черты Граяно, который вышел на поле с поднятым забралом, так что все могли его разглядеть; он подробно описал его внешность, и у Джиневры не осталось и тени сомнения в том, что это был ее муж. Однако она не забывала, как важно скрыть охватившее ее волнение и сохранить свою тайну.

Пока Дженнаро изо всех сил старался поточнее обрисовать ей внешний облик рыцаря, она справилась с охватившим ее замешательством и увидела, что собеседники удивлены впечатлением, произведенным на нее именем Граяно. Чтобы рассеять их подозрения, она сказала, едва дав садовнику закончить свою речь:

— Не удивляйтесь, что я смутилась при имени Граяно. В свое время между нашими семьями были большие нелады; потом они помирились, и в течение многих лет не было повода для раздора; но меньше всего я ожидала, что встречу его в Барлетте, да еще на службе у французов.

С этими словами она повернулась и пошла к себе; но Зораида и Дженнаро догадались по ее лицу, выражение которого то и дело менялось, что ее мучают какие-то тайные и очень тяжелые мысли. Они не последовали за ней, и садовник сказал девушке:

— Может быть, она заболела? Ведь я, кажется, ничего обидного ей не сказал?

Но Зораиде было не до него (она даже не сумела бы объяснить, какие неясные сомнения внезапно встревожили ее); вместо ответа она только пожала плечами и ушла, желая, как и Джиневра, остаться наедине со своими мыслями. Дженнаро постоял один со шляпой в руках, а потом побрел по своим делам, ворча себе под нос:

— Все они на один лад! Кто их разберет!

Между тем Джиневра медленно поднималась по узенькой лестнице в свою комнату, и с каждой ступенькой ей становилось труднее идти: она тяжело дышала, сердце билось так сильно, что ей казалось — сейчас она упадет без чувств.

Сперва она все твердила шепотом: «Пресвятая Дева, помоги мне», — а потом, совсем задыхаясь, только повторяла: «Боже мой! Боже мой!» Наконец сердце ее так больно сжалось, что у нее подкосились ноги, и она вынуждена была присесть на четвертую или пятую ступеньку, до которой еле добралась; она прерывисто и часто дышала, на лбу ее выступил холодный пот; Джиневра подумала: «Мне не дожить до завтрашнего утра!» Потом она услыхала, как Зораида прошла в свою комнату и заперлась там. Джиневра знала: сейчас, в знойное послеполуденное время, монахини отдыхают в своих кельях; тем не менее она боялась, что ее могут застать в таком состоянии. Чтобы избежать этого, она решила не возвращаться к себе, а проскользнуть через маленькую монастырскую дверь в церковь — единственное прибежище, где отныне она могла искать помощи и защиты от грозивших ей бед. Она с трудом дотащилась туда, то держась за стены, то пытаясь идти обычной своей походкой, как только кто-нибудь из послушниц шел по монастырским переходам или в окне внезапно появлялась голова монахини.