Этторе Фьерамоска, или Турнир в Барлетте

Действие усложняется вступлением в игру разбойников. И здесь вновь появляется Чезаре Борджа в той же роли насильника и убийцы. Разбойник Пьетраччо - сын Чезаре, и он должен отомстить ему за свою мать. Но Чезаре побеждает еще раз и оказывается сыноубийцей. Об этом преступлении биографы Чезаре не говорят ничего, но они сообщают о других его подвигах, не менее ужасных. В данном случае действительность нисколько не уступает вымыслу.

Такое падение церкви во времена папы Александра VI вызвало реакцию не только в форме протестантизма, но и в пределах католичества. Изображая этот богатый противоречиями век, д'Адзельо не мог пройти мимо кратковременной, но весьма характерной деятельности Савонаролы, который вызвал столь удивительный подъем религиозного чувства и всколыхнул массы бедного флорентийского люда.

Д'Адзельо не мог сочувствовать ни мистическим учениям Савонаролы, ни" его аскетизму, ни даже его ориентации на бедноту. И тем не менее он увидел в нем бескорыстие и жажду справедливости, некое светлое нравственное начало, столь редкое в те времена.

Джиневра с ее добродетелями и упованиями не могла кончить так же, как кончила мать Пьетраччо, проклиная всех и призывая дьявола. Ее должен был напутствовать достойный священник, чтобы оправдать ее в собственных глазах. Этот священник был учеником Савонаролы. Скрываясь в монастыре под чужим именем не имея возможности действовать, как его учитель фра Мариано оказался наблюдателем того, чему был бессилен помочь. Эта бесполезная святость бежавшего от мира человека утешает Джиневру и распространяет вокруг монастыря, где он спасается, ореол благоговения.

Что увлекло Мариано на эти религиозные подвиги? Д'Адзельо окружает его тайной, так же как Мандзони окружил тайной своего отца Кристофоро: он из знатного флорентийского рода, он порвал какие-то узы, какая-то женщина хочет отомстить ему, не выдержавшему всеобщей коррупции и отрекшемуся от всего, что его окружало. Так вводится еще одно светлое пятно в картину великого и чудовищного века. Без этой святости и без этого отчаяния картина осталась бы неполной.

Тринадцать рыцарей, цвет итальянского воинства, блистают своими добродетелями, но те, которых мы узнаем ближе, очень индивидуализированы. Замечательно красочно изображен Фанфулла со своим юношеским задором, азартом бойца, предприимчивостью кавалера и душевной отзывчивостью, приличествующей совершенному рыцарю. Критики конца XIX века, когда исторический роман и вся его художественная система уже отошли в прошлое, считали, кто единственный живой герой д'Адзельо не Фьерамоска, а Фанфулла, и объясняли это тем, что автор будто бы написал в нем свой автопортрет. "Полнота жизни", какая-то непосредственность чувств и поступков и отсутствие какого бы то ни было дидактизма делали этот образ особенно ценным в эпоху, когда ликвидация романтизма шла под знаком бесстрастного и нелицеприятного изображения жизни.

Несмотря на то, что главные герои довольно резко Делятся на добрых и злых, роман полон людей самых различных мнений. Общественная идеология находится в движении, и далеко не все мыслят так, как мыслит Фьерамоска. Идея итальянского единства мало кому приходит в голову. Об этом единстве нужно было напоминать в XVI веке, так же как и в XIX. "Я вижу, восклицает Просперо Колонна, - среди вас ломбардцев, неаполитанцев, римлян, сицилийцев. Разве все вы не сыновья Италии?"

Это трудная мысль. Даже друг Фьерамоски, славный и ограниченный Бранкалеоне, не может ее усвоить. Ему все кажется, что он будет биться не за честь Италии, а за честь дома Колонна, что французами оскорблены не итальянцы, а сторонники этого римского рода и его представителя, знаменитого полководца Просперо. И Фьерамоска не затевает с ним спора, так как чувствует, что тот не поймет столь простой, казалось бы, мысли итальянского единства.

Но это - "хороший" итальянец и, следовательно положительный персонаж. Другой, Клаудио Граяно д'Асти, лишен какого бы то ни было патриотизма и бьется за тех, кто больше ему платят. Это психология наемника, кондотьера, явления, характерного для эпохи и бедственно отразившегося на политической судьбе итальянских государств.