Эуа!

Стас глянул и на эту. И она была где-то того же возраста. Только ещё и болезненно красивая до жути, хотя и лысая, как и положено «тыкве».

И к горлу Стаса опять подступил ком, и слёзы, наконец, навернулись на глаза, как-то до горяча облегчая душу.

Ведь она тоже была достойна жизни! И больше, чем он сам. Жизни… Потому, что она любила эту жизнь беспредельно, взахлёб, без теней ропота или недовольства. Кто ещё достоит жизни, как не она? Но, теперь живут все, кроме неё!

— Стасик, — позвала Ирина.

Стас взглянул на неё, медленно, как сонный или пьяный, но стараясь смотреть не долго, чтобы она не увидела его слёз.

Ирина, как всегда, радостно улыбалась:

— Не хочешь с девушкой познакомиться! — усмехнулась она. А вслед за нею и поддерживаемая ею девушка улыбалась во всю ширь хорошего настроения.

Стас отмахнулся от глупой и жестокой шутки, уставился в тротуар и, чтобы как-то облегчить напряжение в горле, которое случается с людьми в минуты тяжёлых переживаний, он пару раз глотнул отцовского сока, присосавшись к трубочке.

Как когда-то это делала Ева.

Однако, хотя и с запозданием, его память поверх плитки, которую он разглядывал, нарисовала только что увиденную картинку. Ирина… Девушка… Смотрит осмысленно, внимательно. Улыбается по-настоящему, будто чего-то ожидает. И что-то в её образе показалось ему близким. Даже родным.

Он резко поднял голову.

Девушка сделала неуклюжий шаг в его направлении, опираясь на Ирину, и вся светясь от какого-то внутреннего ликования, протянула ему руку. Ту, которую он узнал бы из миллиона других.

Коробочка выпала из его рук, звучно шмякнулась, и сок веером разбрызгался по бетонным квадратикам, разбросив на них пятно, которое неплохо было бы рассмотреть.

Ошалелый Стас поднялся, сонно, плохо соображая, и тоже шагнул к ней навстречу.

— Еуа, — представилась она знакомым и милым голосом. Глаза её улыбались. Но, она не парень, ей стесняться нечего. А потому слёзы струйками побежали по её щекам куда-то вниз, в сторону сердца. Куда всегда бегут человеческие слёзы.

Она покачала головой и с каким-то тоскливым умилением провела рукой по его слегка пушистой, небритой щеке.

— Тау, — ответил Стас. Голос его дрогнул, но он скрепился, и рукой прижал её ладонь к своей щеке. — Это… Ты?

— Это я, — улыбнулась она опять, свободной рукой вытерла слёзы и через то будто ожила. И было похоже, что она уже прямо сейчас готова расхохотаться без всякой на то причины. — Теперь, видимо, всё пошло на поправку. Я уже почти здорова.

— Да… — только и смог он сказать. — Верить.

Она высвободилась из рук Ирины, поддерживающей её со спины, и прильнула к нему. И Стас чуть отступил, встав шире, за двоих, и, обняв Еву незагипсованной рукой, чувствовал, как густо сегодня воздух наполнен ароматом цветущей акации. Видно, теперь раздались цветы во всю, наконец раскрылись в природной своей полноте.

Так в Ростов приходит лето. Шаг за шагом, постепенно, неторопливо. Но всегда раньше, чем в календаре. И раньше, чем кажется зимой, когда мир выглядит мрачным, синим, серым. Что тут сказать? Иллюзии. А ведь надо просто верить. И будет весна, и будет лето. И всё будет «хорошо».