–
–
–
Эльфийский шелк нежен, тонок и невесом. Дунь посильнее – взовьется в воздух и будет кружить по комнате.
Вот только расцветка подкачала. Всегда одна и та же, зеленовато-серая. Любимый цвет эльфов: цвет их кожи, цвет их кораблей, цвет их оружия.
Иван медленно вел по шелку восковым мелком. Воск эльфам нравился. Тонкие белые линии ложились на ткань, очерчивая выкройку. Потом Иван взял ножницы – замечательные японские ножницы, керамические, ни грамма металла. И, надавливая изо всех сил, стал резать ткань.
Ножницы не подвели и в этот раз. Медленно, неохотно, но эльфийский шелк все-таки расступался под белыми фарфоровыми лезвиями. Разрезанные кромки сразу же заплывали, спаивались. Говорят, что даже шелк у эльфов живой.
Может, и так. Кто их, эльфов, знает.
Наконец-то первая заготовка была закончена. Иван поднял невесомый лоскут, отнес со стола на свою кровать. Невольно глянул на портрет на стене. Оля, Анечка. И он сам. Все вместе. Все живы.
Он вернулся к столу и стал кроить дальше. Теперь надо было резать по дуге, а эльфийский шелк этого не любил. Приходилось быть предельно аккуратным…
В дверь постучали. Иван вздрогнул, ножницы пошли вкось. К счастью – не на выкройку, а в сторону обрезков.
– Входите! – откладывая ножницы, сказал Иван.
Это был Леонид.
– Шьешь? – спросил он.
– Крою.
– Ну-ну. – Леонид, не спрашивая разрешения, присел у стола. Потрогал пальцем шелк, поморщился. Спросил: – Так ты говоришь, что от стали она портится?
– И да, и нет. На наш взгляд, не портится. Но эльфы что-то свое видят. Если кроить или шить железом, то они это надевать не станут.
– У меня с собой гвоздь, – сказал Леонид. – Может, поцарапаем?
Иван поморщился:
– А у меня в подвале ружье. И патроны со стальной дробью. И что?
– Да ничего, – вздохнул Леонид. – Хотя… два выстрела в голову, перезарядить, один в верхнее сердце, другой в нижнее… Только быстро надо перезаряжать.
– У меня магазинка, – сказал Иван, беря ножницы. – Хорошая, итальянская… А ты откуда так хорошо эльфийскую анатомию знаешь?
– Я же доктор, – ухмыльнулся Леонид. – Мне положено.
– Чего тебе положено? Ты стоматолог. И то ни один эльф тебе не позволит в своем рту ковыряться.
– А может, я их не спрашивал. – Лицо Лени стало жестким, нехорошим. – Может, я им руки-ноги стальной проволокой скручивал… а уже потом анатомию изучал. А?
Иван вздохнул. Посмотрел на соседа.
– Слушай, чего ты хочешь? Да, я шью эльфу парадный мундир. А что делать? Ты отказывал когда-нибудь эльфу… у которого руки-ноги не связаны?
Леонид молчал, буравил его напряженным взглядом. Потом буркнул:
– Я не провокатор. И ты… ты тоже нормальный. Я партизанил. Полгода, сразу после вторжения.
– Положено говорить – после возвращения, – сказал Иван, налегая на ножницы. – Ну и что? Многие партизанили. Эльфы же объявили амнистию.
– Я их ненавижу.
– Да и я их не люблю, – в тон ему ответил Иван.
Леонид встал, прошелся по комнате. Посмотрел на фотографию над кроватью. Иван сжал зубы. Но Леонид промолчал. Спрашивать о прошлом у людей теперь было не принято, как у эльфов не принято касаться железа.
– Все-таки почему они так не любят железа? – спросил Леонид. – Как ты думаешь?
– А почему они соль не любят?