Ева

– Мне помогает сконцентрироваться, когда я рисую. И предвосхищая следующий вопрос: нет, я не курю каждый раз, как беру в руки кисть. И если тебя это беспокоит, я больше не буду.

– Так легко обещаешь?

Он пожал плечами:

– Но это действительно не так уж важно для меня. Теперь ты. Курила марихуану?

Я скривилась.

– Да. Один раз. С Фрэн и Нилом. Воспоминание не из приятных. Я все сидела и ждала, когда мне станет смешно, а мне не становилось, и казалось, что Нил и Фрэн хохочут слишком громко, и нас сейчас непременно кто-то заметит и нажалуется моему папе, я умоляла их прекратить, а они только пуще хохотали: ой, да расслабься ты, Ева, ты такая уморительная.

Лукас смотрел на меня с сочувственной улыбкой.

– Повышенная тревожность. Такая реакция тоже бывает, хотя и реже. Тебя не застукали?

– Нет. Слава богу, пронесло. Но это было ужасно, с меня семь потов сошло, пока не отпустило. Никогда бы не хотела повторения этого чувства.

– Значит, я могу быть спокойным за тебя, когда ты поедешь в колледж? От одной дурной привычки у тебя уже есть прививка. Что у нас с сигаретами?

– Никогда не пробовала.

– Крепкие напитки?

Я покачала головой.

– В какие университеты ты подавала заявки?

– Что?

– Заявки. Я еще не настолько старый, чтобы не помнить, что как раз в это время начинают приходить ответы из колледжей. Но ты ни разу не заикнулась, куда отправляла документы.

– Ты не показываешь мне неготовые картины, а я не говорю с тобой о неотвеченных заявках.

– Шах и мат. Вы достойный противник, мадам.

– К вашим услугам, месье.

За время разговора Лукас смешал нам колу со льдом и поставил на ближайший столик.

– Так что все-таки произошло у вас с Фрэн? Вы поссорились?

– С чего ты взял? Мы никогда не ссоримся.

Лукас промолчал, но при этом так выразительно отхлебнул колы…

– Ну, допустим, мы спорим иногда.

– А из-за чего поспорили сегодня?

Я промолчала.

– Хотя нет, не говори. Я сам угадаю с трех попыток. Нил?

– Нет.

– Ребенок?

– А вот и нет.

– Я.

Я подпрыгнула, как ужаленная.

– Но… но как?

– Легкотня. Женщины наедине всегда говорят о трех вещах: дети, парни, секс. Мужчины, кстати, тоже. Так в чем камень преткновения?

– Фрэн допытывалась, почему мы не занимаемся сексом.

– И тебе, конечно, не пришло в голову сказать ей, что это не ее дело?

– Да вот как-то не догадалась без твоего совета – огрызнулась я.

– И что, в таком случае, ты ответила?

– А ты не знаешь?

– А ты не отвечай вопросом на вопрос.

– Я сказала, что ты думаешь, что я не хочу.

– А она…

– А она сказала, что только я в этом виновата.

– А ты…

– А я думаю, что она права.

– А вот это уже серьезно. Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Забудь.

– Ну уж нет. Говори, раз начала.

– Ну хорошо. Это трудно объяснить, но… Мне кажется, что ты слишком носишься со мной. Все это ангельское терпение и целомудренность, и столько внимания. Мне нравится, очень нравится, но. Я от этого чувствую себя виноватой. Как будто я тебе должна и с каждым разом все больше и больше. И я чувствую себя как в той игре, когда на лбу слово, и его все видят, кроме тебя, а ты должен угадать и я раз за разом не угадываю, а ты пожимаешь плечами и ждешь – попробуем еще раз, но я все равно переживаю, что я такая глупая.

Я закончила свою сумбурную речь и смотрела на Лукаса, пытаясь прочесть по его глазам реакцию, но, как обычно, не могла. Он внимательно смотрел на меня и, кажется, не сердился, а потом он заговорил, но совсем не о том, что я предполагала.

– Ты слишком много читаешь.

– А? Что? При чем тут вообще это?

– Ты молодая, красивая, умная девушка из благополучной полной семьи, у тебя есть два старших брата, не чаявших в тебе души все твое детство и родители, сдувающие с тебя пылинки. Перед твоими глазами постоянно находился – и находится! – пример замечательных гармоничных отношений двух любящих взрослых людей, но тем не менее ты умудрилась влезть на полгода в мучительные тягомотные токсичные отношения, а когда тебе на блюдечке принесли нормальные, здоровые – ты вертишь носом, и говоришь, что это как раз ненормально. Никакой иной этому причины, кроме как злоупотребление литературными произведениями романтичного характера, я найти не могу. Что тебе не дает покоя? Грозовой перевал? Джен Эйр? Гордость и предубеждение? Анжелика, маркиза ангелов?

Лукас не сердился. Он был зол. Я еще не видела его таким злым. Его слова были жесткими и ранили тем сильнее, что увы, были правдой. Я действительно рисовала свою жизнь не по реальным образцам, но по книжным, ведь в книгах, как правило, жизнь протекала более насыщенно, чем в реальном мире. По моим щекам побежали слезы, но Лукаса они не тронули. Он разглядывал меня как мелкую букашку, случайно заползшую ему за воротник, и теперь я ясно читала по его лицу – на нем было написано презрение.

– Уходи, Ева. Я думаю, тебе пора домой.

Заливаясь слезами, я встала и медленно пошла к двери, каждую секунду надеясь, что он меня остановит, но Локи молчал. Я хотела гордо выйти, но в последнюю секунду не выдержала:

– Мы еще увидимся?