Ева и головы

Он дёрнулся, как муха, запутавшаяся в паутине, и Еве показалось вдруг, что под его белой кожей — полость, где перекатываются камни, огромные валуны, каждый из которых каким-то непостижимым образом больше неё. Великан великаном, но сколько же Ев в нём поместится, если мереть с ног до самой головы? Полторы? Восемь? Десять?

«Внутри него целая страна, — решила для себя девочка. — Волшебная страна. И поэтому там умещаются камни. А населяют её… должно быть, пугливые лани и прыткие лососи с белесо-красноватым брюхом».

Погода незаметно поменялась. Повозка текла через непрерывно капающий дождь. Нельзя было спустить ноги с тем, чтобы не обновить старую, засохшую грязь свежей. Сандалии Ева сняла и забросила в кузов, чтобы не портить — босиком приятнее и привычнее. Можно ощущать влажную поверхность дерева, а пальцами — щели и проточенные жуками-точильщиками бороздки, и представлять, что ты стоишь кверху тормашками, вовсе не в повозке, а на стремительно бегущем к горизонту облаке.

Тракт оказался достаточно старым. Корни, как земляные черви, взращенные дождём, что идёт от начала времён, корчась, выползали на дорогу. Глядя на покачивающийся впереди круп ослика, Ева ожидала с каждой секундой, что эти корни схватят его за задние ноги, и вздрагивала, когда особенно крупная капля ударяла её по макушке.

Кожа покрылась мурашками, а потом обросла коричневой шкурой, похожей на кожу какого-то земноводного. Тепло мало-помалу окутало тело, и девочка стала представлять, будто какой-то змий поглотил её, оставив торчать наружу только лицо, и теперь медленно переваривает. От таких мыслей стало немного не по себе, но, во всяком случае, не холодно и не влажно. Тем более что в этой змеиной коже можно опознать одеяло тёмной шерсти, что неопрятной грудой лежало в глубине повозки. Откуда оно взялось на плечах, Ева не имела ни малейшего понятия. Эдгар не шевелился, позволяя дождевым каплям неспешно, как им заблагорассудится, сползать по щекам и переносице. По всему видно, что штука эта сама захотела сохранить в тощем детском теле тепло. Ева горячо про себя поблагодарила неведомого покровителя.

Вокруг один лишь лес. Тракт крался, будто вор, бряцая плащом из сломанных колёс, валяющейся в канаве рваной сбруей, отвалившимися подковами. Где-то там, под ними, быть может, спят чьи-то кости.

Вороны скакали по веткам вязов, роняя на головы проезжающих целые водопады капель. Ещё немного, и эти чёрные птицы окончательно сольются с небесами.

— Куда он ведёт? — спросила Ева, имея ввиду тракт.

— В Рим, — коротко ответил Эдгар.

— Мы туда попадём?

— Может, мы едем в противоположную сторону.

— Как же нам узнать, куда мы едем? — спросила Ева.

— Незнамо. Просто ехать, и всё. Человек-цирюльник ехал по разным трактам в разных направлениях, и ни разу не достиг Рима. Может, его и не существует.

Древний величественный город сейчас совершенно точно существовал — Ева видела его своим особенным внутренним зрением, которым привыкла рассматривать сказки. Она видела улицы, по которым бродили львы и ещё какие-то звери, звери о хрупких ногах и с длинными шеями, видела созревающие финики на деревьях, и как солнце кладёт свои поцелуи на брусчатку. Солнце такое яркое, что в тени от вещей и живых существ, казалось, можно вымазать палец. Дома больше похожи на кусок сыра, чем на крепости: они без стёкол или ставень, без дверей, у иных вместо крыши настил из пальмовых ветвей. Людей Ева не видела, но они пригодились бы сейчас меньше всего: хочется прогуляться по такому, пустынному Риму, выпавшему из жизни общества человеческого, оброненного, как римский же денье, в дорожную пыль.

— Он существует! — сказала Ева, утерев рукавом текущие сопли. — Ты не достиг его потому, что в него не веришь. Попробуй зажмуриться и представить… солнце там… львы…

— Ни разу не видел львов, — по-прежнему меланхолично произнёс Эдгар. Он косился на Еву с каким-то поскучневшим испугом, как запертый в клетке голубь косится на кота. — Темнеет.

— В это время мы с братьями уже по кроватям, — удивлённо сказала Ева, заглядывая в реальный мир через окно одного из своих нагретых солнцем зданий.

Они остановились на ночлег, съехав к обочине тракта. Эдгар сказал, что нужно уехать глубже в лес, укрыться в листве и там заночевать, но ослик встал под кустом жимолости и не пожелал больше никуда двигаться. Пришлось освободить его от пут. Заканчивался самый длинный день в жизни маленькой девочки — не помнила она ещё ни одного дня, когда хотелось бы заново распробовать каждый кусочек, не глотать его, так, как глотала она, а разжевать и покатать на языке. Было холодно и непривычно весь день без крыши над головой, каждую минуту этого дня казалось, что вот-вот случиться что-то страшное, и только сейчас Ева внезапно поняла, что всё самое страшное уже случилось.

Эдгар, напротив, начал немного отходить от потрясения. Первым делом он распряг осла, потом с наслаждением потянулся, хрустя своими великанскими суставами. День давно уже клевал носом, веки его медленно опускались. В воздухе разлито молоко, и Ева пыталась им напиться, широко открывая рот.