Ева и головы

Ослик всё так же следовал за ними, подбирая с земли, где придётся, незрелые яблоки, без зазрения совести выедая содержимое оставленных хозяйками на лавках корзин. Не раз и не два его пытались поймать, несмотря даже на крики Евы и протесты Эдгара, но Господь каждый раз с почти кошачьим изяществом выскальзывал из чужих рук до тех пор, пока незадачливый охотник не выдыхался и не путался в своём же аркане.

– Так значит это ваша скотина? – раздуваясь от возмущения, вопрошал один дровосек. Не далее как только что он тоже потерпел неудачу в деле поимки ослика.

– Наша… – шептала Ева, наблюдая, как каждый порыв ветра выбивает из многочисленных складок и отворотов на одежде лесоруба целые облака древесной стружки.

– Тогда платите. Он только что сжевал мою шапку. У меня там лежали овощи на обед. И дьявол бы с ним с обедом, но шапка! Из зелёного велюра, отличная шапка.

– Мы просто путники. У нас нечем платить. Но этот великан может срастить для вас пару костей. Он, видите ли, цирюльник. Или вырезать что-нибудь ненужное – если вдруг колет в груди, когда вы поднимаете свой топор, или тяжело в колене, или крутит живот перед сном. Знаете, там скапливается такой большой чёрный комок, вроде чернозёма, только этот ещё воняет – так вот, мой друг может его для вас вылечить.

Ева не замечала перепуганного взгляда Эдгара, глядя вверх, так, будто ответы спускались ей прямиком с неба, она продолжала свои жуткие перечисления, загибая пальцы.

Мужчина недовольно потёр шею.

– Вообще-то, у меня болят руки.

– Руки я знаю, – поспешно сказал великан. – Каждый сустав, каждый палец… у вас на них по пять пальцев, верно? Да, я знаю. Будем лечить тёплой водой, отваром эдельвейса и крупинками соли…

Когда они пускались в путь вновь, солнце успевало скакнуть по небу на добрый локоть. Валдо был бы очень недоволен скоростью их перемещения. В конце концов, Эдгар начал уводить Мглу стороной от посёлков, туда, где тропа была еле заметна среди всхолмий и потерянных давным-давно полей, где аисты даже не пытались подняться в воздух при их приближении, а только поднимали головы и провожали телегу долгими пронзительными взглядами. Где одичавшие собаки бегали по лесной опушке, поджав хвосты, словно лисы. Пастухи с козами и прочей живностью забредали сюда редко, так что кусты ягеля стояли одетые, все в мелких листочках, и напоминали опустившиеся с неба обрывки позеленевших облаков.

– Мы встретим здесь разбойников? – спросила Ева, глазея по сторонам.

– Сейчас мы в самом центре императорских земель, – ответил Эдгар, кивая восседающим на верхушках сосен воронам, как старым знакомым. – Здесь не грабят ради богатств. Здесь грабят ради какой-нибудь еды, но в прошлом году эта земля дала неплохой урожай. Было приказано даже устроить раздачу еды для бедняков. Я тоже, помнится, получил своё в Кёльне в начале прошлой зимы. Когда мы будем ближе к чужим землям, мы с тобой увидим немало злых людей. Тебе всё же следует остаться в каком-нибудь монастыре. Меня могут убить на дороге. Кто знает, пощадят ли ребёнка?

– Не хочу знать ничего про эти монастыри, – сказала Ева, сделав недовольную гримасу. – Лучше уж доехать с тобой до самого края мира, чем томиться в этой темнице.

Эдгар, скосив глаза, рассматривал упрямо выпяченную нижнюю губу девочки. А потом с улыбкой сказал:

– Ты похожа на моего Господа, когда так делаешь. Может, я расскажу тебе о монастырях побольше.

И он начал свой рассказ, не столько орудуя словами, которые у великана всегда выходили неуклюжие, как поделки из глины у карапуза, который в первый раз испачкал в ней пальцы, сколько донося до Евы свою мысль, как обычно, нечленораздельными возгласами и движением лицевых мышц – а складывались они порой в чарующие картины.

Монашеские обители зарождались буквально из ничего. Испокон веку праведники стремились уйти от беспокойного общества. Они не желали жить в деревнях, тем более в городах, и уходили, как дикие звери, в леса, поднимались хотя бы на несколько сотен шагов к небу, чтобы построить, насколько хватит сил, из валунов себе келью. А то и просто-напросто сооружали себе крышу из открытого, необъятного неба.

Если бы не беспокойный ум, Эдгар, наверное, тоже расстался бы с греховной, беспокойной кочевой жизнью и подался бы в отшельники. Кому он нужен – сломанная игрушка, замирающая на дорожных перекрёстках, чтобы пробормотать короткую молитву? Разве нужен он Творцу – такой, какой есть? Разве не прекрасными сотворил Бог вещи и не совершенными сделал живых существ, чтобы они радовались вместе с ним и жили в мире друг с другом? И разве по Эдгару готовили эти мерки?..

Старцы жили и умирали, окружённые слухами и ореолом святости. В какую бы глушь не заносили их ноги, кто-нибудь всегда находил путеводную нить и следовал за ней на поклон к новоявленному святому. Хотя, вполне возможно, это просто случайность – возможно, самых хитрых и достаточно умных, чтобы уйти незаметно, так и не нашли.