Ева и головы

Соседи отрезают от туши куски мяса и уносят в дом, где уже разогрета печь, и из твоей головы нитками дыма вытекают давешние мысли, в животе начинает урчать, и хочется уже не трогать трепещущие влажные ноздри, а положить кусочек того, что готовится там, за стенкой, себе в рот. Ева видела всё – от начала до конца. Случалось даже чувствовать ладонью толчками вытекающую из перерезанного горла кровь, тёплый ком в животе и смех отца, достигающий её ушей словно откуда-то издалека. Двигать челюстями и не понимать, что то, что хрустит у тебя на зубах когда-то составляло чью-то жизнь? Даже если не твои руки её прервали – чья-то жизнь остаётся чьей-то жизнью, которая была, и которой больше нет. Воистину, за великанским ростом и грубыми чертами лица скрывается ребёнок, малыш, давно забывший своих родителей и выросший только физически. Ева смотрела, как Эдгар расправляет смятый копытом Мглы лист лопуха, и не знала, как рассказать ему свои мысли.

Девочка вновь подумала об этом, когда два дня спустя она отправилась собирать хворост для костра и нашла в овраге человеческие кости. Ева позвала Эдгара, и тот, скользя по влажной траве и придерживаясь за кусты, которые под его весом трещали и показывали голые, светло-коричневые, как лапки крота, корни, спустился в овраг. Босые ноги погрузились в грязь по самые щиколотки.

– Они лежат здесь уже давно, – сказал Эдгар, разгребая вокруг находки гнилые листья. – Видишь? От одежды остались только клочки. Должно быть, здесь когда-то текла река.

– Кто-то выкинул кости в реку?

– Этот овраг пересох, может, сотни лет назад. Видно, дождливой осенью или в лето, когда Творец посылает на землю уж слишком много осадков, здесь всё-таки струится ручеёк, слизывая плесень с камней. Так он обглодал, не в силах сдвинуть с места, и человеческий скелет. Может, сюда пришёл умирать какой-нибудь бедняк… хотя нет, слишком далеко от городов, а в деревнях бедняки всё же предпочитают умирать в собственных халупах на своём клочке земли, трудясь в поте лица… уж я-то знаю. Много таких повидали эти глаза, пока копыта Господа мяли землю. Это или работа разбойников, или кости какого-нибудь старца-отшельника. Впрочем, по ним легко можно установить возраст. Обрати внимание, как всё совершенно в человеческом скелете. Здесь должно быть мягкое, упругое вещество, которое скрепляет кости. Хрящ. Жалко, от мышц ничего не осталось – я слаб к созерцанию мышц.

Опершись руками о локоть великана, Ева разглядывала скелет.

– Это не старик, – сказал Эдгар. – Мужчина, молодой парень. Или средних лет… смотри, какой красивый череп! Какие затылочные доли! Всяко лучше, чем мои… Но он мёртв, а я, греховный и страшный, как плешивый, облезлый пёс, отчего-то всё ещё жив. Так… рёбра не сломаны. Не смотри, что они провалились внутрь, вот эти места, где рёбра соединяются с позвоночником, самые слабые. Время уселось сверху и сломало его грудную клетку.

– Отчего же он умер? – спросила Ева.

– Только деревья знают, да ещё Господь. Возможно, ему всадили в живот нож или перерезали глотку – этого мы не поймём по костям. А может, он заболел какой-нибудь страшной болезнью и ушёл в эти леса умирать.

Налюбовавшись, Эдгар сказал:

– Мы должны взять его с собой, – желтоватый ноготь ковырнул жёлтый покров черепа. – Только нужно ничего не повредить.

Он снял с себя рубаху и завернул в неё скелет. Потом водрузил свёрток с костями себе на плечо и вынес из оврага. Ева едва поспевала следом.

– У нас в деревне мертвецов хоронили на кладбище у церкви, – сказала она, когда они добрались до своего расположения. – Только самоубийцам никогда не ставили кресты на могилы.

– Мы обязательно его похороним… – сказал Эдгар. Свёрток он положил на край повозки. Кости пахли влажной пылью. Нельзя сказать, что запах был неприятен, но и чем-то приятным он тоже не был. – Сомневаюсь, что он был самоубийцей. Не надо допускать, чтобы душа задерживалась в этом мире хотя бы на минуту дольше, чем положено. Зароем так глубоко, как получится. Хотя я сомневаюсь, что они, души, так привязаны к телу. Возможно, в той же мере, что и птенцы к своему гнезду. Его сложно покинуть, и только когда в теле начинают проедать ходы черви, а земля всё сильнее с каждым днём давит на грудь, душа понимает, что здесь делать больше нечего.

– Мы сможем увидеть тот свет? – спросила Ева. – Такой же, как в теле енота?

– Когда смерть так глубока, что даже кости ломаются и крошатся, нет никакого света. Только темнота. Когда этот человек, кем бы он ни был, перестал быть господином над собственным телом, то, наконец, стал смотреть по сторонам.

– И что он увидел? – зачарованная словами великана, спросила девочка.

Одна половина лица Эдгара дёрнулась, он с загадочной улыбкой посмотрел на собеседницу.

– Откуда я знаю? Мы же ещё живы. Когда-то наступит миг, когда мы не сможем смотреть на мир глазами, зато сможем смотреть душой.