Ева и головы

Всё, что осталось от птичьей головы, шлёпнулось на деревянное дно, в то время как Ева срывающимся, квакающим, будто у лягушонка, голосом говорила с черепом. Она держала его аккуратно, намокшими от пота ладонями, и всё равно нижняя челюсть, держащаяся на каких-то невразумительных лоскутах, то и дело клацала о верхнюю. От безотчётного страха девочка попыталась отстраниться, разглядывая зубы мертвеца. Каждый как маленький речной камушек, крепкие и твёрдые – уже это могло навести Эдгара на мысль, что бедняга умер не своей смертью. У дедушки зубов почти не было, а многие эпидемии и смертельные болезни – слышала Ева – в первую очередь стремятся заглянуть человеку в рот, накачать его дёсны гнилой кровью и выдернуть зубы.

– Милый человек! Сейчас мой большой друг, доктор, сделает кое-какие процедуры, после которых передаст тебя в руки ангелу, который собирает умерших… а кости, как положено, отдаст земле. Пожалуйста, не бойся. Лучше произнеси молитву. Давай, я научу тебя той, которой меня учили родители…

Читая молитву, девочка думала, что с черепом и вправду необычайно легко разговаривать. В провале носа лежала влажная темнота, казалось, там поселился какой-то зверёк.

Эдгар, не глядя, протянул руку, и Ева вложила в неё череп. Воздух совершенно недвижен, однако на небе одна за другой, начали вдруг возникать тучи. Завтра будет сильный дождь, возможно, он разразится уже ночью. Переносица великана краснела от какого-то непередаваемого внутреннего напряжения, формы его собственного черепа резко проступали сквозь кожу. Казалось, эти формы были вызовом самой природе, и теперь, когда к этому прибавилось ещё и то, чем Эдгар в данный момент занимался, терпение её вдруг иссякло.

Резкий звук, похожий на тот, с которым ломается дерево, вернул Еву к действительности. Нижняя челюсть незнакомца крошевом осыпалась на колени костоправа. Зубы отскакивали от них и падали с гулким стуком. Тушка птички в широких ладонях перевернулась вниз грудью, и Эдгар приставил череп туда, где кончался позвоночник птицы.

Откуда-то Ева знала что подать. Эдгар выхватил у неё из рук среднюю костяную иглу с уже продетой ниткой, послюнявил пальцы, воткнул её в основание шеи птицы. Блестящая на солнце нить протянулась сначала через одну глазницу, потом через другую, не забыв и носовое отверстие, и вернулась к остывшей уже плоти, накрепко соединяя мёртвое с мёртвым. Сквозь зубы цирюльника доносилось мерное, убаюкивающее гудение, вроде того, что может доноситься из пчелиного улья. Казалось, будто между впалыми щеками – целый рой пчёл.

Ева отползла вглубь фургона, безмолвно взгромоздилась на покои барона рядом с его головой. Языческий ритуал, будто яркий сон, разворачивался перед её глазами. Завершающим движением Эдгар перерезал нить, бережно положил иглу на операционный стол рядом с пациентом и под гулкий стук, с которым лоб его соединился с полом, принялся возносить молитвы.

Его трясущаяся от рыданий спина таяла в наступающих сумерках, а уродливый кадавр лежал на операционном столе, похожий на цыплёнка, что умер, пытаясь вытащить голову из скорлупы.

Ева ждала, притянув к животу колени. Очень хотелось подойти и рассмотреть в деталях то, что получилось у великана, но она сдерживалась.

– Что я наделал? – внезапно заголосил Эдгар.

– У тебя что, снова отбило память? – осторожно поинтересовалась Ева.

– Нет. Просто я не знаю, как мне теперь вымаливать прощение у моего Господа.

– За что? Ты же ничего не сделал!

Эдгар поднял лицо к Еве. К изумлению девочки по его щекам катились крупные слёзы.

– Смертоубийство иногда совершается без жертв. Кража может быть такая, что у жертвы ничего не пропадёт. Достаточно сделать всё это в своей голове. А я переступил заветы божии. Не сейчас приступил, но сегодняшний мой поступок доказывает, что любаямалость, в конце концов, может стать камнем преткновения.

Девочка поняла лишь то, что Великан глубоко сожалеет. Но о чём? О том, что тело птички, в котором не осталось никакой жизни, и череп человека, в котором жизнь имеет такой же смысл, какой имеет сухой лист на дереве в разгар февральского снегопада, теперь связаны суровой нитью из сухожилия ещё какого-то животного? Зачем тогда он это делал? Игла не дрожала в пальцах. Это Ева видела совершенно точно. Стемнело, и лишь когда Эдгар почти растворился во мраке (всхлипы его напоминали чваканье распаханной земли по дождливой весне), Ева осознала, что в глазницах черепа, который вместе с птичьим телом теперь напоминал огромного крота, светится слабый синий огонёк.

Она ничего не сказала костоправу. Откровенно говоря, для девочки он тут же стал не существеннее чем вздыхающий за окном в родном посёлке старый пёс. Ева, закрыв ладошками рот, наблюдала за двумя искорками света. Может, там, в недрах черепа, поселились светляки, а они с Эдгаром проморгали?..