Ева и головы

– То, что мы сделали, то, что мы проникли в человеческую брюшину… такое ещё никому не позволялось. Все… даже великие врачи, те, кто сидит в университетах и несёт свет знаний остальным, те, кто пишет великие медицинские труды, все они на самом деле проводят операции лишь в собственном уме. Да ещё над свиными телами, которые считаются подобными человеку… – великан помолчал, растерянно моргая. – Ну, не будем возводить хулу на достойных учителей, если, конечно, среди ныне живущих есть достойные.

– Почему всё так строго? – спросила Ева. – Ведь это человеческое тело. Мы ходим в нём, как… как в платье! Что плохого, если кто-то захочет взглянуть на изнанку платья? Хотя бы для того, чтобы посмотреть, где требуется её починить?

– «Да не разъединит кто-то тела человеческого, и да не отъемлет его части, ибо грядёт великое воскрешение, и не только души воссияют на земле, но и тела дедов и прадедов, и прочих предков, живые, восстанут из могил», – нараспев произнёс Эдгар. – Справедливости ради, эти слова хорошо бы зачитать любому из великих завоевателей древности и современности… любому из великих убийц. То, что мы выбрались оттуда живыми – наверное, недосмотр одного из ангелов. Вот так – даже небесные так увлекаются созерцанием человечьих пороков, что не замечают происходящего у них перед носом преступления.

Он неодобрительно покачал головой, как будто осуждая самого Всевышнего, которому с такой неистовостью молился при первом удобном случае, свободном от созерцаний, собирания трав и экспериментов над живой природой. А потом вскричал:

– Но всё же! Как дивно всё там устроено, как странно, и… необычно. Древние были неправы, не существует животных, подобных человеку, и это, если подумать, очень правильно. Человек подобен Господу, так что я имел возможность одним глазком созерцать божественное устройство. Остаётся только сожалеть о том, что так мало успел разглядеть…

Он задумался, провожая взглядом птичий клин. Шляпа была сдвинута на затылок и из-за формы головы завалилась на бок, пояс расстёгнут, позволяя одежде свободно ниспадать до земли. Эдгар походил на древнюю греческую статую, наполовину погребённую под землёй.

– А что мёртвые? Разве не всё равно будет, если кто-то заглянет к ним внутрь и всё хорошо изучит?

Иногда мир взрослых представлялся Еве наполненным странными и дикими правилами, которые те сами себе устанавливают, чтобы помешать нормально жить.

– Тела почивших – великое искушение, – покачал головой цирюльник. Прибавил кратко: – Но они принадлежат Господу. Уж куда больше, чем живые, которые, словно обломанная ветка, мотаются туда и сюда, покорные порывам ветра и собственным желаниям.

– Если хочешь, я могу тебе нарисовать, что было в животе у того человека, – в порыве великодушия сказала Ева.

Эдгар отмахнулся.

– Кому под силу такое изобразить? Разве что человеку, который помнит каждый свой день, начиная с рождения.

– Мне под силу, – упрямо сказала Ева. Костоправ с изумлением посмотрел на неё – почувствовал, что она злится. – Я всё запомнила! Бывало раньше, я запоминала, где мать сажала те или иные овощи, помнила каждую грядку и куда упало каждое семечко! Честное слово, я не хвастаюсь. Сейчас покажу…

Она огляделась в поисках ровного участка земли, на котором можно было бы рисовать.

– У меня есть дощечка для письма, – Эдгар хлопнул в ладоши, и с ближайшей ёлки сорвалась стая ворон. Он не на шутку разволновался.

Ступни великана гулко загрохотали по дощатому настилу повозки, и Ева навострила уши: неужели она что-то пропустила?

В груде Эдгаровых пожитков было очень интересно рыться, и девочка занималась этим в долгие часы переездов с места на место, когда глазеть по сторонам надоедало. Великану, казалось, было всё равно, что его вещи перетряхиваются снизу доверху и внимательно изучаются юными и жадными глазами: вряд ли он сам помнил, что где лежит. Но всё заносилось в голове костоправа в специальный перечень – что и как выглядит, как пахнет и звучит, для чего пригодно… Ева была уверена – он может потеряться в развалах собственного же барахла, но зато всегда может вспомнить и долго искать какую-нибудь вещь, которая была похищена в одном из городов местными нищими, или вывалилась за борт в те времена, когда под весом Эдгара скрипела и грохотала телега в разы меньшего размера. Особенности его памяти приводили девочку в восторг, особенно когда Эдгар рассказывал о случившихся на днях событиях как о чём-то давнишнем, или же вовсе не мог их припомнить.

Вскоре послышался голос великана:

– Она достаточно старая и, к тому же, пользованная с сотню раз… я получил её у одного монаха, когда помог ему вправить вывихнутый и загноившийся палец. Знаешь, что он мне тогда сказал? «Сим Господь подсказывает мне, что надлежит более полагаться на глаза свои и разум, принимать происходящее непосредственно, как оно есть, а не пускать кружным путём через разум и руки». Наверное, с тех пор и я стал прислушиваться к знакам свыше. А табличку ту ни разу не использовал – я ведь не умею писать…