Ева. Книга 2

До этого я видела мокрые глаза отца лишь раз – в день своей свадьбы. И сейчас ощущала себя странно взрослой и сильной. Как будто страдание перенесло меня на какую-то заоблачную высоту. Я положила руку папе на плечо, утешая. Его можно было утешить. Он обнял меня, и я внутренне сжалась. Моя броня шла мелкими трещинами, и я знала, что если она сейчас расколется, то я не доживу до утра, убью себя, вскрою вены, чтобы выпотрошить обжигающий лед. Поэтому я аккуратно отстранилась от Джека, и, глядя на Лукаса, одними губами повторила папины слова:

– Какого черта ты натворил, любовь моя.

Ночь без сна тянется целую жизнь. Зависнув в безвоздушном пространстве между вечным мгновением прошлого и так и не наступившего будущего, я прощалась с собой, разрывала все мечты, не верила в рассвет.

В какой-то момент все показалось настолько бессмысленным и пустым, что я процарапала ногтем кожу на своем запястье, лишь бы что-то ощутить. Но все равно не ощутила.

Подавившись сухим рыданием, закашлялась в бессмысленной попытке заплакать. Глаза жгло, но слез не было. В здании больницы четыре этажа. Если подняться на крышу…

– Ты помнишь, как Лукас выкрасил тебя в золотой цвет?

Голос Джека разрезал мои опасные мысли, не дав им окончательно оформиться.

Я слабо улыбнулась и покачала головой:

– Нет.

– Тебе тогда было три. Или четыре? А Лукасу значит сколько… Двенадцать-тринадцать? Хм, и взрослый парень, казалось бы… Ладно, неважно. Рэн и Рику тогда учились в старших классах, друзья, девчонки… Усадить их дома было так же реально, как поймать шаровую молнию. Я работал с утра до ночи, Элену вечно дергали в больницу даже в выходные, и как-то само собой вышло, что Лукаса назначили твоей нянькой. Ты, капризная донельзя, терроризировавшая своими воплями всех приходящих соседок, благоволила Локи и охотно оставалась с ним. И все, признаться, с радостью восприняли такое положение дел. Все – кроме, собственно, Лукаса. Какой парень захочет днями возиться с трехлетней девчонкой? Вот и он не хотел, возмущался, но мы его не слушали. И поделом нам. – Джек весело хмыкнул, а потом продолжал.

– Он нашел оригинальный способ решения проблемы. Однажды мы с твоей мамой подхватили Ронни, Шона – был один Шон, долго ухаживал за ней – и рванули в Портленд. Театр, ресторан, прогулялись по набережной… Дело молодое, выпили лишнего, время было позднее – решили остаться ночевать. Из отеля позвонили Лукасу, он пришел в ярость – у него был запланирован поход с друзьями куда-то там – а из-за нашей беспечности все отменилось. Ну и вот возвращаемся мы к полудню следующего дня, а нас встречает злой и веселый Лукас и говорит: «Дамы и господа, позвольте представить вам «золотую девочку»! И ты выходишь к нам, сияющая и довольная, в балетной пачке, крылья за спиной, вся от кончиков волос до ногтей покрытая желтой краской, в руке волшебная палочка…

Мой смех больше напоминал лай.

– Я совсем не помню этого.

Джек тепло улыбнулся.

– Зато мы с мамой навсегда запомнили, как остаток дня отчищали тебя от гуаши. Ох и рассердилась же тогда Ронни! Лукасу знатно влетело. Но, правда, своего он добился: в следующий раз мы попросили присмотреть за тобой года через два, не раньше.

Что-то незримо изменилось в воздухе. Призрачный вздох коснулся слуха, слишком быстро, чтобы в него можно было поверить, слишком явно, чтобы убедить себя в том, что ничего не было. В уголках закрытых глаз Лукаса блестели слезы. Так бывает. Я аккуратно стерла их пальцем.

* * *

До самых похорон меня ни на секунду не оставляли одну.

Элена или Джек, или братья, примчавшиеся утром субботы – кто-то из родных постоянно маячил в поле зрения, раздражая, тормоша и уговаривая поесть, поспать, поплакать. Наверное, они боялись, что я покончу с собой, если дать мне время подумать. Наверное, они были не так уж неправы.

Но я держалась.

«Держись» – так говорят всем столкнувшимся с несоизмеримым горем, подразумевая под этим «только, пожалуйста, не делай ничего такого, с чем мы не сможем справиться».

Я не делала «ничего такого».

Была удобной.

Функциональной.

Разумной.

Роботом.

Не дрогнув лицом, выбрала гроб: белый, любимый цвет Локи.

Не разрешая себе дышать, вытащила из шкафа одежду: простая футболка, джинсы, ремень с орлами Харлей Дэвидсон. Сняв с плечиков желтый пиджак – когда-то он меня раздражал вызывающей яркостью – я против воли поднесла ткань к лицу и задохнулась от боли. Пиджак пах Лукасом. Я повесила его обратно.

Труднее всего было заставить себя поговорить с Маризой. Сидя за столом рядом с ней, я не могла подобрать подходящих слов. Не в силах смотреть в ее глаза, так похожие на отцовские, я искала ответ в своих ладонях.

Но она поняла и так.

– Папа умер.

Я раскрыла для нее объятия, пряча свою маленькую дочку у сердца, на мгновение отгораживая нас обеих от рухнувшего мира, шепча слова любви.

И тот момент был последним за долгое время, когда я была сильнее ее.

А время все длилось и длилось, впечатываясь в кости, корежа и перекручивая.