Ева Луна

В то время политическая обстановка в стране была стабильной; правительству удалось задушить едва начавшуюся попытку государственного переворота и если не полностью пресечь, то по крайней мере взять под жесткий контроль хроническую склонность части офицерского и генеральского корпуса к мятежам и заговорам. Нефть по-прежнему била из-под земли как неиссякаемый источник богатства; этот фонтан черного золота усыплял всякую экономическую бдительность, способствуя тому, чтобы все службы, которые должны были хоть как-то заботиться о будущем страны, откладывали решение насущных проблем на неопределенное время, на некое гипотетическое «завтра».

Рольф Карле тем временем стал настоящей знаменитостью, этакой странствующей звездой телеэкрана. Он снял несколько документальных фильмов, которые принесли ему известность не только в стране, но и далеко за ее границами. Он ездил по всему миру и, общаясь с людьми разных национальностей, неплохо выучил четыре языка. Сеньор Аравена, которому после падения диктатуры предложили возглавить Национальное телевидение, отправлял молодого документалиста на поиски сенсационных новостей в те места, где происходили интересовавшие общество события. На некоторое время главное место в программах государственного телевидения заняли динамичные, живые, довольно-таки острые и к тому же идущие в прямом эфире передачи. Аравена считал Рольфа лучшим документалистом на канале, да, пожалуй, и во всей стране. В глубине души, не признаваясь начальству в подобном тщеславии, Рольф Карле не мог не согласиться с такой точкой зрения. Пойми, сынок, провода и радиоволны, с помощью которых агентства передают новости, хочешь не хочешь искажают информацию. Нет ничего лучше, чем увидеть, что происходит в мире, собственными глазами, говорил Аравена своему ученику, и тот с готовностью ехал или летел туда, где происходили катастрофы, шли войны, угоняли самолеты или захватывали заложников. Он снимал репортажи из горячих точек, но не отказывался и от подготовки сюжетов со скандальных судебных процессов или от съемки коронации монарха какой-нибудь далекой страны. Дома он бывал все реже и реже; иногда, увязнув по колено где-нибудь во вьетнамском болоте или согнувшись в три погибели в окопе в раскаленной пустыне, неизменно с камерой на плече и ощущая жаркое дыхание смерти за плечами, он вспоминал ставшую ему родным домом колонию, и на его губах неизменно появлялась улыбка. Для него эта сказочная деревня, этот заповедный, заколдованный мир, затерянный в далекой горной долине, был тем самым спасительным убежищем, где его душа всегда обретала мир и покой. Он возвращался туда, чтобы сбросить накопившуюся усталость и хоть на время забыть о жестокости окружающего мира, о царившем в нем насилии, бесконечных войнах и катастрофах. Приехав в колонию, он бродил по окрестным лесам, валялся на траве, подолгу глядел в голубое небо, с удовольствием играл с племянниками и собаками, а по вечерам выходил на кухню и зачарованно смотрел, как тетя Бургель печет лепешки: переворачивает полуготовый хлеб прямо в воздухе, подбросив его над раскаленной сковородой. С неменьшим удовольствием он наблюдал и за тем, как дядя возится с механизмом ходиков, собираемых на продажу. Здесь, в кругу самых близких людей, он мог позволить себе дать волю тщеславию и расписать перед небольшой, но искренне восторгающейся аудиторией все свои приключения в самых ярких красках. Только здесь он позволял себе некоторый снобизм и даже порой играл в этакого ментора-всезнайку, потому что был уверен: эти люди любят его не за совершенные им или приписанные ему подвиги и заранее готовы простить любую его бестактность.