Ева Луна

— Да-да, господин полковник хочет поговорить с тобой, — на всякий случай разъяснила Мими, бледная, как те самые гравюры, которые были развешаны по стенам.

— Мы уже некоторое время не виделись, и я решил воспользоваться предоставившейся возможностью заглянуть к вам в гости, — продолжал он все тем же официальным тоном, каким обычно общался с сотрудниками фабрики.

— Да, именно повидаться с тобой, — согласилась Мими.

— Не соизволите ли вы принять мое приглашение поужинать?

— Видишь, господин полковник желает, чтобы ты с ним поужинала, — снова выступила в роли переводчицы Мими.

Только сейчас я заметила, что она просто измучена присутствием этого офицера в нашем доме; оказывается, она узнала его в ту же секунду, как только он возник на пороге, и вид этого человека тотчас же всколыхнул в ее памяти уже слегка подзабытые кошмары из прошлого: именно он каждые три месяца приезжал с проверкой в тюрьму Санта-Мария, когда Мелесио там был заключен. Мими было не по себе, она дрожала от страха, несмотря на то что разум подсказывал ей: вряд ли полковник запомнил жалкого узника из так называемого гарема, тощего, бритого наголо, покрытого язвами и трясущегося в малярийном ознобе, а если и запомнил, то уж точно не связал его образ с шикарной женщиной, столь любезно приготовившей ему кофе.

Почему я снова не отказалась? Сама не знаю. Наверное, все-таки не из страха, как мне показалось тогда; остается лишь признаться себе в том, что мне захотелось пообщаться с этим человеком. Я приняла душ, чтобы смыть с себя фабричную грязь и накопившуюся за день усталость, надела черное платье, привела в порядок волосы и вернулась в гостиную, сгорая от любопытства и в то же время проклиная себя за слабоволие и это же самое любопытство; ведь по всему выходило, что, соглашаясь на свидание, я предавала Уберто. Полковник несколько церемонно подал мне руку, но я прошла мимо, не прикоснувшись к нему; Мими, все еще не пришедшая в себя от пережитого потрясения, уже не пыталась корректировать мои действия, а лишь молча следила за мной взглядом. Выйдя из дому, я постаралась как можно быстрее и незаметнее проскользнуть в лимузин. Мне оставалось лишь надеяться, что соседи не обратят внимания ни на шикарную машину, ни на эскорт мотоциклистов. Еще не хватало, чтобы люди подумали, будто я стала любовницей какого-либо генерала. Шофер отвез нас в один из самых роскошных ресторанов города, находившийся в особняке, возведенном в духе Версаля; нас, как почетных гостей, вышел встретить на парадную лестницу сам шефповар. Еще больше меня поразил сухонький старичок, вооруженный маленькой золотой рюмочкой, в обязанности которого входило оценивать подаваемые гостям вина. Полковник чувствовал себя тут как дома, мне же, мягко говоря, было не по себе; на меня просто давила вся эта роскошь — огромные канделябры, обитые синей парчой стулья и целый батальон обслуги. Мне вручили меню, отпечатанное на французском языке, и полковник Родригес, заметив мои затруднения, любезно согласился выбрать что-нибудь для меня на свой вкус. Вскоре я оказалась лицом к лицу со здоровенным омаром и почувствовала себя полной дурой, потому что понятия не имела, как к нему подступиться. Впрочем, встреча один на один с морским чудищем не затянулась: специально обученный молодой человек ловко отделил панцирь от нежнейшего мяса, после чего мне оставалось лишь набить этим деликатесом желудок. Увидев выстроившуюся передо мной шеренгу бокалов, рюмок, прямых и кривых вилок и здоровенную посудину, в которой полагалось споласкивать пальцы, я с благодарностью вспомнила уроки Мими и знания, полученные на курсах для участниц конкурсов красоты, а также то, что преподал мне оформлявший наш дом дизайнер. Призвав на помощь все эти ресурсы, я смогла худо-бедно, не выставляя себя на посмешище, справиться с ужином. В общем, все шло вполне сносно до тех пор, пока между горячей закуской и мясным блюдом нам не подали мандариновый шербет. Я изумленно посмотрела на крохотный шарик, украшенный листочком мяты, и попыталась сообразить, в чем здесь логика, — какого черта в этом заведении десерт подают раньше, чем второе. Родригес непроизвольно рассмеялся, и эта нормальная человеческая реакция словно убрала с его кителя погоны и нашивки, давившие на меня и не позволявшие ни на минуту забыть о звании и должности человека, сидевшего прямо передо мной. С этого мгновения все стало как-то легче и понятнее. Я перестала воспринимать его как видного государственного деятеля и позволила себе внимательнее рассмотреть лицо собеседника в свете шикарных свечей, чего он, естественно, не мог не заметить. Через некоторое время полковник Родригес поинтересовался, почему я так пристально на него смотрю, на что я ответила, что нахожу его чем-то похожим на забальзамированную пуму.

— Расскажите мне о своей жизни, полковник, — попросила я его за десертом.