Ева Луна

Сеньор Аравена принял нас в своем суперсовременном кабинете — сплошь пластик и стекло, — сидя за внушительным столом, который, однако, не скрывал его не менее внушительного брюшка. По правде говоря, я была поражена, увидев перед собой этого толстячка с ленивыми глазами жвачного живочного и недокуренной сигарой во рту: слишком уж он отличался от того образа, который рождался в моем воображении при чтении его статей. Когда мы появились в его кабинете, Аравена явно думал о чем-то своем и всем своим видом дал нам понять, что столь необходимые, к сожалению, развлекательные телепрограммы и фильмы для идиотов — это последнее, что интересует его в жизни. Вообще-то он даже не посмотрел на нас и остался сидеть лицом к окну, из которого открывался вид на крыши соседних домов и затянутое тучами небо; на город явно надвигалась гроза. Спустя примерно полминуты он, так и не посмотрев мне в глаза, поинтересовался, сколько времени потребуется для завершения работы над сценарием, взял кончиками пальцев папку с моим произведением, искоса посмотрел на нее и, явно не веря самому себе, сказал, что почитает этот шедевр на досуге, если таковой у него найдется. Я машинально протянула руку и схватила свою папку, но Мими вовремя успела пресечь мое движение и снова всучила мое творение почтенному директору. Вся эта возня тем не менее сыграла свою положительную роль: он непроизвольно посмотрел в нашу сторону, и его глаза встретились с очаровательными глазами Мими; та несколько раз похлопала ресницами, улыбнулась неотразимой улыбкой, и я сама не поняла, как в кабинете прозвучало предложение поужинать в ближайшую субботу всем вместе, нет-нет, господин директор, никаких посторонних, только пара моих ближайших друзей и, разумеется, вы, можно сказать, семейный ужин, — все это было произнесено тем завораживающим шепотом, которым она научилась говорить, чтобы скрыть от окружающих данный ей от природы тенор. Ее неотразимый шарм окутал собеседника, словно туманом, неким запахом порока. Сеньор Аравена даже не попытался пошевелиться, он сидел в кресле с папкой в руках и, глядя не то на Мими, не то куда-то в пространство, блаженно улыбался. Полагаю, его уже давно никуда не приглашали столь эффектно, провокационно и многообещающе. Столбик пепла с сигары упал на стол, но он его не смахнул.

— Ты что, ничего другого придумать не могла, как тащить его к нам в дом? — напустилась я на Мими, когда мы вышли.

— Я ведь для тебя стараюсь. Ну ничего, примет он твой сценарий, я этого добьюсь, пусть для этого мне даже придется пойти на некоторые жертвы.

— Неужели ты собираешься его соблазнить?..

— А ты как думаешь? В шоу-бизнесе только так и можно чего-нибудь добиться.

* * *

В субботу дождь начался с самого утра и шел не переставая до вечера; Мими решила приготовить к приходу гостей строгий, я бы даже сказала, аскетический ужин на основе недробленого риса; такая еда вошла в моду после того, как сторонники макробиотики и вегетарианства стали пугать человечество ужасами, подстерегающими тех, кто не придерживается диетического питания. Да этот толстяк у тебя с голоду помрет, брюзжала я, шинкуя морковку; кстати, сама Мими, убедившись, что на кухне все идет по плану, занялась приведением в порядок нашей гостиной: она переставила цветочные горшки, зажгла ароматические палочки, подобрала музыку и раскидала по всей комнате большие шелковые подушки: это было сделано в соответствии с последними требованиями моды, согласно которой гостям следовало предложить снять обувь и расположиться прямо на полу. В вечерней трапезе должны были принять участие восемь приглашенных, в основном из театрального мира, помимо Аравены, который неожиданно пришел в сопровождении молодого человека с волосами цвета меди; я знала, что его часто показывают по телевизору, начиная, как мне объяснил кто-то из гостей, с тех времен, когда он вел репортажи прямо с баррикад какой-то уже подзабытой революции, а как же его зовут-то? Я пожала его руку и вдруг поймала себя на ощущении, что некогда уже была знакома с этим человеком.

После ужина сеньор Аравена отвел меня в сторонку и признался, что Мими просто покорила его. Говорить о ком-то или о чем-то другом он просто не мог: ее образ горел у него в душе, как свежий ожог.

— Она просто воплощение женственности; если разобраться, то все мы в какой-то мере андрогины, в каждом есть что-то и от мужчины, и от женщины, но она сумела стереть со своего облика даже малейший намек на маскулинность, чего стоят только восхитительные формы и пропорции ее тела, она просто потрясающая женщина, женщина на все сто процентов, — сообщил он мне, вытирая платком пот со лба.