– Господи, сколько у вас всего напридумано лишнего… Почему нельзя целоваться на кладбище? Место как место. Тоже были люди, тоже целовались. – Он прижал ее к себе и потерся щекой о ее короткие мягкие волосы, сам стриг позавчера, больше некому.
– Игорь, – Катька высвободилась и слегка отстранилась. – Я тебя давно хочу спросить: ведь, наверное, много народу погибло. Эвакуация ведь у вас началась только после того, как кого-то уже… убили, так?
– Да, наверное.
– А почему трупов нигде нет? – решилась она наконец. – Что, всех успели похоронить и только потом улетели? Маловероятно, не находишь?
– Смешная ты, Катька, – сказал он. – Ты все думаешь – все у всех одинаково. У нас человек сразу исчезает, весь.
– И куда девается?
– А куда он на Земле девается? Туда же, в химические элементы. Только у вас элементов меньше. У нас знаешь какая периодическая таблица? Три разворота в энциклопедии. Даже мать не все помнит, а она у меня химию преподает.
– Подожди. Что, умираешь – и тебя нет?
– Ну да, это везде так. На всех планетах. Просто у вас ошибка эволюции – процесс очень замедляется. Пока всякие там процессы… негигиеничные… лет восемь, а то и десять. А у нас сразу. Как улетел.
–
–
–
–
–
–
–
– И что… вокруг нас… все эти невидимые люди? – спросила Катька.
– Ну и на Земле так же. Тех, кто давно умер, все равно ведь не видно.
– Значит, вокруг школы тоже… и вокруг домов…
– Конечно.
– А бессмертие души у вас есть?
– Откуда я знаю. У нас, скажем так, об этом спорят. Согласно религиозной концепции, все делятся потом на три категории. Люди действия попадают в распоряжение Кракатука, люди милосердия – к Аделаиде, а неразвитые и несформировавшиеся – к Тылынгуну.
– А злодеи?
– Злодеев давно нет, они все на Земле. Откуда взяться злодеям? Ну, если родится случайно – тоже к вам поедет.
Он снова прижался к ней.
– Другое дело – мы не учли, что у вас там будут такие Катьки. У нас здесь таких не было.
– А ты точно не был здесь женат?
– Не помню, – сказал Игорь. – Был, не был, какая разница?
– Большая.
– У вас, землян, вообще много лишнего в памяти. Историю вашу невозможно учить. От нее так же много лишнего остается, как от вашего человека, когда он умер. Ничего не надо хранить. И хоронить не надо. Это же одно слово, а вы сделали два. У нас в языке и одного-то нет на такие глупости.
Кажется, он разозлился.
– А между прочим, ваши искренне считают, что я и есть крайний. Сорвал с места, увез куда-то… На Земле бы еще, может, обошлось, а здесь, куда я вас привез, уже точно не обошлось.
– Да никто тебя не винит, успокойся, пожалуйста.
– Винят, я знаю. Мне вполне хватает того, как эта Сергеевна на меня смотрит.
– Успокойся, она на всех так смотрит, кроме полковника.
– Нет, это вообще интересно! – Он начал заводиться, и Катька была рада, что он хоть отвлекся от воспоминаний. Они шли по узкой улице, перешагивая через поваленные деревья; наверное, когда-то здесь было очень зелено – рябая тень, запах первой листвы… – Ты сама говорила, что она тебя терпеть не может, что не одобряла этого брака, ты не достойна ее сокровища… чинила хренов… так? Он, наверное, и дома все чинил, все хранил, ничего не выбрасывал. Такой был ужасно домовитый. Коврички из проволочки, полочки из дерьма…
– Игорь! Ну что ты, действительно… Что ты заводишься-то? Все же еще будет отлично! Ты в самом деле думаешь, что ничего нельзя восстановить?
– Восстановить можно. Но это будет уже не наша планета.
– Господи, да какая разница! На Земле-то вообще уже жить нельзя!
– Здесь тоже скоро станет нельзя.
– Да? Из-за двадцати землян?
– Это сейчас двадцать. У вас это быстро.
– Да что они такого сделают? – Катька обиделась и даже топнула ногой, и тут же из трещины в асфальте хлестанула длинная нежно-зеленая плеть. – Тьфу, черт… как растет, да?
– Вот и у вас так же. Вы очень быстро распространяете себя… Когда тут была нормальная среда, и люди делались нормальные. А сами по себе они тут такого наземлят… с полочками из дерьма…
– Слушай, в конце концов! Я обижусь! Мы – ваши ссыльные, у нас там черт-те какие условия… мы создали грандиозную культуру… у вас близко не было ничего подобного!
– У нас отношения были человеческие, это да. А Шыкспира не было, конечно.
– Теперь будет! Игорь, нечего тут, серьезно. Хватит. Я сама землянка, между прочим.
– Землянка быть маленькая хатка, норка, – сказал он грустно. – Вот ты уже и язык забываешь. Там бьется в тесной печурке огонь, и до смерти четыре шага, как нам. А ты есть не землянка, а землячка.