— Клятв не надо, потому что Христос их запретил, сказав. "Не клянись вовсе", хотя древним, действительно, было сказано, "не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои". Но я тебе поверю и без клятвы, как барону, твердое слово которого ценят ромалэ. Итак, ты готов исполнить мое желание?
— Да, говори же ... – на лице главного Ромы застыла ухмылка, как бы говорящая "Есть ли для меня что-нибудь невозможное?"
— Марц! Как христианин я ничего не должен просить у тебя за свою любовь к Наиде, выразившуюся в том, что Бог сделал через меня. Но не желая тебя обидеть, видя, что ты действительно преисполнен благодарности, прошу одного – чтобы ты никак не мстил Кольке за ту шалость, которая чуть было ни привела к смерти, но коль Бог нас всех помиловал в этом, помилуй и ты его, ради Бога, прошу тебя...
— О, нет! – перебил его барон, – Такую просьбу я не могу выполнить. Проси чего хочешь, только не этого! Это единственное, чего я выполнить не могу, даже Библия наша говорит: "Кровь за кровь, зуб за зуб, око за око!" Эти слова были настолько твердо сказаны, что Голубенко даже удивился, насторожился, но воспрянув духом, сказал:
— Закон "кровь за кровь" сказан был тоже древним из-за жестокости их, не знавшей еще жертвы Христа. Но Спаситель, совершивший чудный подвиг Голгофы, не мстил за Себя распявшим Его, напротив, молил Отца Небесного: "Прости им, ибо не знают, что делают". Сегодня Христос эти слова, сказанные на кресте, говорит уже тебе, Марц – "Прости им... "
— Ты одного не понимаешь, Андрей, что я цыган, к тому же барон, и не могу нарушить наши законы и традиции, строгости выполнения которых требую сам от других. Какой же я после этого буду барон, если сам нарушу свою клятву. Я клялся, что Колька будет купаться в своей же крови!
— Ты клялся и в том, что выполнишь все, чего я попрошу... Забудь о клятвах своих! Лучше вспомни, как ты молился со мной Богу и говорил Ему свое слово "прости". Бог ответил – Он сделал чудо, чему вы все свидетели и я прошу тебя о чуде, которое должен соделать ты, забыв обо всем, что противодействует его свершению!
Барон прослезившимися газами смотрел уже не на Голубенко, а на собравшихся, прося их милости не столько уже к Кольке, сколько к себе, связавшему себя двумя клятвами, противоречащими одна другой.
Некоторое время цыгане спорили. Их трудно было понять. Одни выкрики гасили другие, но оказалось, что спор их шел хотя и разными путями, но только к одной цели – пусть этот случай будет как исключение из правил, только бы Наида не была против.