Евангелие лжецов

Он не слышал, чтобы схватили этого человека. Но он слышал, что есть такой человек: лекарь, изгонятель бесов. Некоторые из его людей шли к нему, чтобы исцелиться от незаживающей раны и оглохшего уха.

«Будет больше», заявляет Иехошуа, «будет гораздо больше. Послушай» — и Иехошуа наклоняется вперед, и Бар-Аво, вопреки себе, вопреки больному телу, тоже наклоняется вперед — «послушай, Бар-Аво, ничейный сын, ты не думаешь, что Сам Бог отомстит за все сделанное этому городу? Ты планируешь и собираешь вокруг себя силы, и надеешься ты, что опрокинешь Его желание, но разве не ведомо тебе, что наслал Он римлян на нас наказанием, дабы покаялись мы и вернулись к Нему перед приходом конца мира? Бар-Аво, царь бандитов, Бог гневается на создание Его и пришло время сложить его и убрать его. Ты такой же инструмент в руках Его, как и любой римский солдат».

Бар-Аво пробирает дрожь. Он размышлял об этом, в одиночестве, поздно ночью. Где Повелитель их во всем этом? В то время, как он сражается за то, чтобы избавить страну от Рима, в то время, как он жаждет увидеть святой Храм очищенным от их нечистых тел, разве их присутствие не знак того, что Бог отвернулся от них? А если Он отвернулся от Иерусалима, это может означать лишь одно.

«Ты — пророк?»

Иехошуа улыбается.

«Я не могу сказать тебе, кто я такой». Он замолкает на какое-то время. «Неслучайно, что ты и я оказались в этой камере вместе».

Бар-Аво полон сомнений. Иерусалим полон ложных пророков, как гранат полон семенами, и он не может понять, почему этот так поразительно отличается от других. Возможно, у него болит голова, и ему ясно, что сегодня может быть последним днем в его жизни.

«Если ты — пророк Бога, почему не скажешь своим людям, чтобы они присоединились к нашим? Чтобы сражаться вместе и выгнать римлян из Иерусалима, и восстановить дом Божий?»

Иехошуа улыбается и вытирает свое грязное лицо грязной рукой в кандалах.

«Бар-Аво, убийца и предводитель убийц, ты думаешь, Богу нужна помощь для Его Божьих дел?»

Бар-Аво уязвлен и раздражен. Это та же самая риторика, которую он слышал тысячи раз от людей, поддерживающих Храм, которые проповедуют сдержанность, которые верят не в Бога, а в их набитые животы и теплые постели.

«Бог уже сказал нам, чего хочет Он. Он говорит, что нельзя терпеть ни одного идола, что мы должны уничтожить всех тех, кто устанавливает их образы. Он уже дал нам задание, а мы слишком трусливы, чтобы выполнить его. Присоединяйся к нам делать Божье дело, вывести всех язычников».

«Слишком поздно для нас», говорит Иехошуа. «Бог вынес Его решение об этой земле».

Бар-Аво смотрит на него. Голова гудит, в углах глаз пульсируют бусинки света. Он знает, что может умереть завтра на кресте, возведенном Римом.

«И теперь нам не пытаться?» восклицает он, и голос его хрипит, и жажда овладевает им, хоть и знает он, что никто не принесет воды, поскольку он в каком-то смысле уже мертвец. «И теперь нам не бороться, собравшись вместе, чтобы выполнить нужное, а даже если Бог в мудрости Своей решил извести нас всех, почему бы не умереть нам, зная, что мы сражались изо всех наших сил ради свободы?»

Иехошуа молчит.

«И не пытаться выжить? Все, что известно нам — это жизнь хороша. Разве не должны мы сражаться за свои собственные жизни?»

Иехошуа отвечает, улыбаясь: «Исполнится желание Бога, не мое».

И Бар-Аво, который всегда был бойцом и всегда выживал, который выкарабкивался изо всех дыр, может, не из таких темных, как эта, но почти, решает: тогда — хорошо. Если ты выбрал это, то легче будет мне. Потому что он хорошо представляет себе, что случится потом, поскольку приближается Пейсах, и Иерусалим заполнится разгневаными людьми, а Пилат — отвратительный трус.

За ними приходят рано утром. Один стражник ставит глиняный сосуд с теплой сырой водой перед Бар-Аво. Он жадно выпивает всю воду, даже не проверяя — поставили ли такой же кувшин перед Иехошуа. Поставили, но тот лишь отпивает воды и умывает свое лицо. Бар-Аво протирает свое лицо углом своей одежды. Он догадывается, что будет дальше.

Стражники пинками поднимают их и, не обращая внимания на их кандалы, торопят их к выходу на свет. Дыхание ветра, как поцелуй в лоб. Яркое и чистое небо с утренними полосами перьевых облаков. Иехошуа не смотрит вверх, а Бар-Аво не может отвести глаз от неба всю дорогу, пока их не приводят к дому, где находится канцелярия Пилата.

Они приводят их к Префекту, чтобы тот увидел их: одного за другим. Бар-Аво ожидает в коридоре, и он стоит в ножных кандалах и с руками, завязанными за спиной, и болит спина, и колени болят, и плечи болят, а он напряженно прислушивается к разговору, происходящему внутри комнаты.

Говорит Пилат: «Они говорят мне, что ты называешь себя Царем Еврейским?»

Молчание. Пение птиц во дворе снаружи и звякание посуды снизу по лестнице.

«Ну, давай, делись. Ты — Царь Еврейский?»

«Это твои слова».