Евангелие от Джексона

В подъезде они наперебой с пострадавшим рассказали, что к чему. Джексон вполглаза осмотрел достопримечательность. Его резюме было предельно лаконичным.

— Все, чем я могу ему помочь, это найти бабу с таким же диаметром. — Обладатель окольцованного органа взвыл от отчаяния.

— Не вой! — осадил его Джексон. — Посуди сам, на подшипники идет такой металл, что ножовкой его не возьмешь. Да и к морковке своей, я так думаю, прикоснуться ты уже не можешь. Можно попробовать применить молоток, что чуть-чуть не дорос до кувалды. Представь на секунду, — нет, эту гамму чувств тебе, родной, не пережить. Отпадает. Так вот, Олег, бери тачку и вези его в больницу.

— Да я за ней, собственно, и шел, — сказал Верховцев.

— И вези его в Первую. — Это больница «скорой помощи» для всех битых, резаных, колотых и интеллектуально несостоявшихся.

— Я в курсе.

— А тебе, голубь, — Джексон обратился к мужичку, — возможно, придется пережить обрезание. Правда, такую процедуру могут сотворить и в синагоге, так что выбирайте, где ближе.

И Джексон беззаботно рассмеялся.

— Прекрати, Женя, тут боль, несчастье… — осуждающе произнес Верховцев.

— Ах, ах, меня учат морали. Мужик, сколько тебе лет?

— Три… тридцать с-скоро, — неуверенно ответил тот.

— Вот видишь, инспектор, целых тридцать. В любом возрасте плохо быть бестолковым, но быть к тому же и слизняком — совсем непростительно, беда. Да я бы скорее позволил с себя голову снять, чем на болт такую штуку нацепить. А швабру ему вставляли, — даже не заблеял. Устроил бы там хипеж, стекла бы побил, стол перевернул, в конце концов бутылкой по башке обоим. Ладно, некогда мне тут с вами…

Джексон ушел, а Верховцев, поймав такси, повез истерзанного жуткими переживаниями мужичонку на улицу Сарканармияс, в Первую городскую больницу. В тот день утренний бег, можно сказать, накрылся.

IX

У них был выходной — по субботам и воскресеньям квартиры они не брали, так было решено изначально. Однако накануне, в четверг, Купец объявил нерабочим днем и нынешнюю пятницу: они устали — шутка ли, что ни день — квартира, нервы на пределе, так и сорваться недолго. Они стали привыкать к ежедневному риску, как привыкает боец на ратном поле к свисту пуль и разрыву снарядов; даже у Финика появилась этакая основательность, солидность супермена, словно он всю жизнь тем и занимался, что пасся в чужих квартирах.

Конечно, не все у них проходило гладко, случались и накладки. В одну из квартир, к примеру, они так и не смогли проникнуть — у Крота сломалась отмычка и обломок застрял в скважине, в другой раз Финик в квартире случайно зацепил локтем горшок с цветком, тот упал с подоконника и разлетелся вдребезги, земля рассыпалась по полу. Еще один прокол случился у Лени Крота, и он о нем никому не рассказывал. Это произошло, когда Леня последним покидал одну из квартир: открылась дверь напротив и оттуда вышла пожилая женщина. Она пристально посмотрела на него, в ее взгляде было нечто такое, что Кроту стало не по себе, он даже на мгновение стушевался, замешкался, а потом слишком уж поспешно бросился вниз по лестнице.

Поутру Финик с Кротом отнесли на почту очередные посылки с товаром. С посылками своими они в первый раз чуть не влипли — кто же знал, что в этой Латвии их перед отправкой просматривают, рижский компаньон об этом не предупредил, наверно, упустил из виду. Когда сотрудница почты, сурового вида латышка с грубыми чертами лица, сначала на своем языке, а потом на русском потребовала снять крышки для досмотра содержимого, они просто опешили, а потом, увидев, что милицией здесь не пахнет, стали возмущаться. Им указали на стену, где висел перечень товаров, запрещенных к пересылке за территорию республики. Пришлось внимательно изучить содержание табу. Список был хитрый — отправлять запрещалось практически все, кроме, как заметил позднее не без иронии Купец, «воздуха, кирпичей и махорки». У них же в фанерных ящиках лежало то, за что светила лишь одна прямая дорога в казенный дом с окнами в крупную клетку. Чтобы не искушать судьбу, подельнички, забрав манатки, спешно ретировались. Чуть позже, правда, все уладилось. Купец, светлая голова, сходив на почту и покумекав, придумал простую, но гениальную комбинацию: оператору почты сначала предъявлялось содержимое посылки, уложенное в непрозрачный полиэтиленовый пакет, а потом, после досмотра, на столе, где отправители сами заколачивали крышку, пакет незаметно подменялся другим, похожим по внешнему виду и весу — и все о'кей. Правда, к той строгой латышке, которая, казалось, видит все насквозь, они больше не совались, — приходили в смену, когда на приеме работала молоденькая девчушка с милыми ямочками на щеках по имени Майга. Тут все шло как по маслу; к тому же однажды, сдавая посылки, они, как бы между прочим, под «хи-хи и ха-ха», презентовали ей коробку дорогих шоколадных конфет…