Евангелие от Джимми

Она выходит из воды, сгибает и разгибает правую ногу — видно, судорога свела, — натягивает трусики и идет к дому. Притаившись за каменной оградкой, я провожаю ее глазами, надеясь на какой-нибудь знак: хоть бы оглянулась через плечо, улыбнулась, кивнула… Нет. Что я себе вообразил? Это внучка сторожа, она целыми днями работает, закрыв ставни, а в бассейне отдыхает. Любит купаться голышом и исповедует христианскую веру, только и всего: может, кто-то из ее родных утонул, поэтому она крестится, перед тем как нырнуть. Вот так. Заклинает судьбу. К тому же ее сердце занято; для меня нет места в ее жизни, я могу только подсматривать.

Я встаю, потирая затекшую спину. На поверхности воды, возле решетки бьется шмель. Иду за сачком и, проходя мимо лесенки, останавливаюсь, оторопев. На мокрой плитке, между ее следами, три буквы — она написала их ногой. КИМ. Поднимаю глаза, смотрю на дом, почти неразличимый за деревьями. Впервые вижу, чтобы кто-то писал свое имя, выйдя из воды. Она что, подписывает свои заплывы? Или это для меня? Она представилась. Ненавязчиво — я ведь тоже шпионил за ней, не показываясь.

Мне трудно дышать, в горле ком. Окунуть, что ли, ногу в воду и написать ДЖИММИ? Да нет, это будет курам на смех. Тем более что ее буквы уже испарились под солнцем. Достаю из воды шмеля, он, отряхнувшись, улетает, а я иду к фургону. Сердце колотится, прямо-таки бьет тревогу, не дает покоя, как назойливый будильник, что все трезвонит и трезвонит над ухом. Если бы я верил в призраков, подумал бы, что миссис Неспулос умерла и что это она решила подарить мне женщину, как когда-то при жизни, вроде как подмигнула с того света: мол, забудь Эмму, жизнь продолжается…

Домой я не поехал. Долго ошивался на главной улице Гринвича под вязами, где уйма модных магазинов, и потратил ползарплаты на рубашку, брюки и ботинки, чтобы хоть мало-мальски прилично выглядеть. Захотелось преобразиться, удивить самого себя, вернуться к жизни… Приятно было снова тешить себя иллюзиями. Перед зеркалом примерочной кабины я втянул живот и улыбнулся своему отражению. Симпатичный, сексуальный, не урод — и уж точно такой же несчастный, как она…

Солнце садилось, когда я толкнул створку ворот и направился прямо к дому. Стеклянная дверь на первом этаже, в том углу, где жили сторож с женой, была распахнута. А женщина оказалась на террасе миссис Неспулос. Сидела за столом под увитым глицинией сводом, перед именинным тортом с тремя зажженными свечками и, опершись подбородком на руки, смотрела, как я приближаюсь. Без тревоги, без удивления, без любопытства. Она ждала меня. Когда я подошел совсем близко, ее губы дрогнули в улыбке, но эта улыбка предназначалась не мне: так улыбается сам себе человек, выигравший пари.

Я заранее заготовил первую фразу. Так для затравки, без затей и по-честному, скажу: «Извините, это опять я, я тут чинил бассейн». А она ответит: «Я вас узнала». Но слова растаяли под ее взглядом, когда я поднимался по ступенькам, зажав в руке бутылку шампанского. Она слушала старый джаз. Нора Джонс, «Don’t Know Why». У меня засосало под ложечкой: надо же, у нас одинаковые вкусы. Я поднял повыше бутылку «Дом Периньон», съевшую весь мой отпускной бюджет, и сказал:

— Добрый вечер, Ким.

Она смотрела на меня поверх трех язычков пламени, втянув щеки, то ли от робости молчала, то ли посмеивалась надо мной, не знаю. Глаза у нее оказались серые, очень светлые. Цвета устрицы, чуть-чуть поярче. Когда она плавала, глаз я не видел. Накрашенная, в вечернем платье, она выглядела как-то неуместно среди прошлогодней листвы, устилавшей пол террасы.

— А вас как зовут?

Я написал свое имя на запотевшем боку бутылки. Поставил шампанское перед ней на стол и, пока она всматривалась в буквы между капельками, добавил:

— Вообще-то я менял обшивку кабеля в будке.

— Ваш взгляд мне льстит. В ноябре меня бросил мужчина моей жизни, и с тех пор я живу как в пустыне; сегодня у меня день рождения, тридцать лет, и мне захотелось сделать себе подарок. Я вас шокирую?

Я слегка обалдел: чтобы вот так прямо, в лоб, называть вещи своими именами… Но ответил как надо: ничего, я и сам в таком же состоянии, только подарка, пусть не сочтет за лесть, она заслуживает лучшего.

— Оплеухи я заслуживаю. С мужчиной так не разговаривают.

— Вы же со мной разговариваете.

— Разучилась я, мне теперь нечего сказать, никому. Вам это знакомо?

Я киваю. И вежливости ради говорю, хоть это и не совсем правда, что впервые посмотрел на женщину, с тех пор как остался один. Она подносит палец к губам, не дав мне закончить.

— Оставайтесь незнакомцем, пожалуйста. Я бываю чересчур сентиментальна… после.

Проглотив вертящееся на языке «И я», спрашиваю, почему она крестится, перед тем как нырнуть.

— И когда в меня входит мужчина тоже. Это рефлекторное, как бы самозащита. Молюсь, чтобы все обошлось, чтобы не подцепить болезней…

Я успокаиваю ее: в этом бассейне нечего опасаться. Она благодарит. Повисает молчание, только слышно, как где-то за домом квакают жабы.

— Вы хотите заняться со мной любовью, Джонни?