Евангелие от Джимми

Говорю «Конечно» с несколько преувеличенным энтузиазмом. Не столько проявляю галантность, сколько сам себя уговариваю. Я ведь понимаю, что ей от меня ни жарко ни холодно; она берет что оказалось под рукой, и только. Все-таки уточняю, что я Джимми. Но это не ее вина: трудно читать на запотевшей бутылке.

Она смотрит на меня сверху вниз, привстав, обводит взглядом, словно ищет рядом со мной второй стул. Спрашиваю, чем она занимается. Она отвечает коротко, что недавно устроилась в адвокатскую контору. И без перехода говорит:

— Так может, прямо сейчас? А шампанское оставим на потом.

— А торт?

— Он размораживается, это готовый меренговый торт. Я только что его достала: у нас есть полчаса. Пойдем к вам?

Я отвечаю, что у меня тесновато и ехать далеко.

— Да нет, я имела в виду бассейн.

Она встает, по-кошачьи прижимается ко мне. Я машинально обнимаю ее с неприятным чувством: в бассейне — это не будет для меня ново, Эмма обожала «инспектировать» со мной мои бассейны, когда хозяева были в отъезде. Ким, кажется, что-то чувствует, она внезапно увлекает меня вниз по ступенькам, и мы вваливаемся в открытую дверь квартиры сторожа. Что ж, здесь я, можно сказать, не бывал, разве что заходил пива выпить. Она подталкивает меня, я так и пячусь задом, натыкаясь на зачехленную мебель, мы падаем на диван и любим друг друга среди белых призраков, осуждающих нас своей неподвижностью.

Ну то есть «любим»… Едва раздевшись, она сама надевает мне презерватив, крестится и усаживается на меня верхом, поджав ноги. Смотрит в стену, дышит в такт: вдох — выдох. Я пытаюсь подстроиться под ее дыхание, хочу погладить грудь, но она удерживает мои руки, как будто я ее отвлекаю. Сколько-то времени мы двигаемся молча, потом я спрашиваю, нравится ли ей. Она замирает, потом, опершись руками по обе стороны от моей головы, наклоняется, приподнимается, раз-два, вдох — выдох, вверх — вниз, целуя меня на каждом выдохе в губы.

— Хорошая поза, — шепчет она, — укрепляет ягодицы.

Я киваю с видом знатока. Впервые вижу, чтобы женщина на мне отжималась. Она, конечно, не дает остыть, облизывая мои губы и нашаривая своим язычком мой на счет «два», но все равно это как-то расхолаживает. Я не против совмещать приятное с полезным, но пока не очень понимаю, где тут приятное.

— Ты чувствуешь?

Она водит моими руками по своему телу, напрягается, чтобы я оценил. Нет, точно, эрогенные зоны у этой штучки — мускулы. Мы меняем позу каждые три минуты, ей неймется, и каждый раз она просвещает меня, что сейчас работает: квадрицепсы, брюшной пресс, приводящие мышцы…

— Ляг, обопрись на локти, а я сяду на тебя, вот так, отлично.

Она усаживается сверху, спиной ко мне, выгибается, идет штопором вниз и снова вверх, отталкиваясь ладонями.

— Руки, плечи, грудь, — перечисляет она. — А если я сяду на корточки, еще и бедра будут работать. Здорово… Хочешь, кончим так?

— А это для чего полезно?

— Для грудных мышц.

И тут я прекращаю упражнение, переворачиваю ее, подминаю под себя и, стиснув зубы, неотрывно глядя в ее глаза, чтобы довести до белого каления, кончаю на ней, не думая больше о мышцах, пусть делает с ними что хочет.

— Ты меня все-таки поимел, — улыбается она, отдышавшись.

Я бы удивился, будь это правдой, но сказано скорее от гордыни, чем по доброте душевной. Такие, как она, всегда и во всем первые, берут свое и подчиняют мир своей логике: трахаюсь — значит, кончаю.

Мы встаем под душ вместе, по-приятельски, пошатываясь на ватных ногах и вежливо улыбаясь друг другу. Она горда своим телом, а я горд тем, что узнал благодаря Эмме любовь с настоящей женщиной: мне теперь трудно угодить, зато я стал терпимее. Ее ладони лежат в мыльной пене на моей груди; она говорит, что я ведь все равно кого-то люблю, у нас это только и могло быть гимнастикой для здоровья. Я киваю, сумев выдержать ее взгляд. И впервые чувствую к ней нежность — за это понимание, за эту прямоту, за то, что она на свой манер уважает мои чувства. Иной раз мы деликатность принимаем за эгоизм.

Полная луна освещает террасу, торт превратился в лужицу, в которой лежат три потухших огарка. Она сжимает мою руку: «Спасибо». «С днем рождения», — говорю я. Она вдруг крепко обнимает меня и шепчет, что я потрясный парень, только ей сейчас не нужны потрясения. Я шепчу в ответ, что понимаю, целую ее в щеку и ухожу, с легкостью во всем теле, по мокрой от росы траве.

На часах без четверти десять. Посплю-ка я в фургоне на паркинге «Дарнелл-Пула»: завтра все равно на работу, и потом, не хочется смотреть в глаза своему отражению в зеркалах Эммы. Хотя сегодня впервые с тех пор, как она меня бросила, я чувствую, что мы стали ближе.