Евангелие от Иуды

— Конечно, отдаю.

— Но вместо этого мы сидим здесь, как дети, которые не знают, чем заняться.

— Может, мы такие и есть, в известном смысле. Как дети?

— Ты, — резко ответила она. Внезапная вспышка гнева исказила ее лицо. — Не я. Ты как ребенок. К тому же отстающий в развитии, Господи прости.

— Это несправедливо.

Мэделин рассмеялась, хотя ничего смешного в этой ситуации не было.

— Что ты вообще знаешь о несправедливости? Ты же понятия не имеешь, каково это — жить с человеком, которого ты больше не любишь, проявлять нежность к нему, говорить, как он тебе нравится. Ты заметил, я употребляю слово «нравится»? Чтобы не пришлось врать насчет любви. Ты понятия не имеешь, каково мне, когда он меня трахает, а я этого больше не хочу и хочу только тебя. — Слово «трахает» угрожающе повисло в воздухе между ними — непристойность, вырвавшаяся из точеной арабески ее уст, пока черты лица ее кривились, дрожали и наконец пораженчески сжались в рыданиях.

— Мне очень жаль, Мэделин, — бездумно пробормотал Лео. — Прости меня. Господи, мне так жаль…

Она покачала головой, будто пыталась стряхнуть слезы с ресниц.

— Я попросту исчезну из твоей жизни, если ты этого хочешь. Ты этого хочешь? Я уйду. Я не буду доставлять тебе хлопот, Лео. Обещаю.

Представив себе ее исчезновение, он ощутил прилив панического ужаса — отчаянного, животного страха. Дыхание сперло в горле, в груди защемило. Эмоции проявляли себя в естественном, примитивном, но все же поразительном приступе беспомощного страха, словно ему понадобился глоток свежего воздуха; это было подобно астме, подобно шоку.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — сказал он. — Я люблю тебя, но не понимаю, как я тебя люблю. Беда в том, что мне не хватает опыта в этом деле. Я не знаю, в каком направлении двигаться.

— Двигайся в моем направлении, — тихо вымолвила Мэделин. — Всегда можешь двигаться в моем направлений.

Зазвонил телефон. Он знал, что это она. Когда он поднимал трубку, его мысли беспорядочно метались.

— Pronto.[57] Мэделин?

На другом конце провода — молчание.

— Это Лео? Лео Ньюман? — Мужской голос, американский акцент.

— Кто это?

— Это Стив, Лео. Стив Кэлдер. Я очень рад, что нашел тебя. — В его голосе слышалась легкая дрожь, выражавшая, возможно, искреннее удивление. Это можно было с легкостью определить даже по телефону. — Ты переехал, да? Я позвонил по твоему старому номеру, мне сказали, что ты переехал, и пришлось чертовски постараться, чтобы выпытать у них твой новый номер. Я сказал, что я твой дальний-предальний родственник из Висконсина. Слушай, Лео, тут произошли некоторые изменения. Довольно существенные, если уж на то пошло. Я заказал тебе билет на самолет. Надеюсь, твой паспорт, не просрочен? Билет заберешь в аэропорту перед вылетом.

— Ты о чем, черт возьми?

— Завтра утром… Разве я тебе еще не сказал? Ты ведь сможешь? Который у тебя сейчас час?

— Полдесятого.

— Отлично. На час меньше, чем у нас. Слушай, тебя в аэропорту встретит человек, годится? Завтра утром. Вылет у тебя в девять, то есть в десять по нашему времени.

— А в чем, собственно, дело?

— Я ведь уже сказал. Кое-какие новые материалы насчет Эн-Мор. Я еще не говорил?

— Ты ничего не говорил. А что именно? Что они нашли?

Последовала пауза, пробел в сплошном потоке слов — тщательно спланированная пауза. Кэлдер знал толк в таких вещах. Наконец он сказал;

— Нашли свиток.

* * *

Мэделин позвонила позже, когда Лео вернулся с лекции в Институте. Ее знакомый голос, ее легкое волнение, намеки торопливо произнесенные слова — и глубокая тоска за всем этим, тоска и тревога.

— Мы могли бы поговорить, Лео? Могли бы? Джек сегодня вечером уезжает. Лео, можно я завтра приду к тебе? Я обещаю… О Господи, я не знаю, что обещать. Обещаю, что не буду на тебя давить. Ни в коем случае. Но мне необходимо с тобой увидеться.

— Я не могу, Мэделин. Завтра не могу.

— Почему?

— Я должен уехать.

На том конце провода воцарилось молчание, эта странная пустота, когда ты знаешь, что тебя слушают, но не отзываются. Мягкий электронный допрос. Когда она наконец заговорила, голос ее казался далеким — тонким, ранимым и далеким.

— Но почему так внезапно?

— Это по поводу того дела в Израиле. Раскопки. Меня попросили приехать.

— Завтра утром?

— Завтра утром. Рано утром вылетаю.

— А почему ты раньше не говорил об этом?

— Я раньше и сам не знал…

— Зачем ты меня вот так огорошиваешь?

— Я же говорю… — Их слова натыкались друг на друга, их контрастные слова сталкивались в тех точках, где ранее слова одинаковые откликались, словно эхо.

Салон самолета, летящего в Тель-Авив, был наполовину пуст: несколько туристов, несколько молодых ребят, собиравшихся получить опыт работы в кибуце[58] пара бизнесменов, группа иудеев-ортодоксов. В зале ожидания Лео встретил двух знакомых доминиканцев; один из них был специалистом по древним письменам, — француз вздорного, скептического нрава, работавший в Библейской школе под руководством отца Ролана де Во.[59]