Евангелие от Иуды

На следующий день он ждет в своей «альфа-ромео» у сторожки привратника, в самом начале подъезда к дому. Открыв дверь со стороны пассажира, он кивает ей в знак приветствия, пока она забирается внутрь. Оба чувствуют на себе безразличный взгляд привратника.

— Куда мы едем?

— Это секрет. — Машина с ревом уносится от ворот и сворачивает к Святой Марии Маджоре, затем налево, по улице Национале, к той дороге, которую недавно проложил Муссолини, дабы уничтожить останки Первой Римской империи (той, которая действительно имела силу). Называется она Дорога Форумов Империи. Частных транспортных средств там немного. Катят переполненные автобусы, трамваи, позвякивая, вразвалочку едут по рельсам, стайки велосипедов кружат, точно скворцы, но легковых автомобилей очень мало. Расфуфыренные пассажиры провожают взглядами отважную маленькую машину, за рулем которой сидит красивый мужчина, а рядом с ним — блондинка, придерживающая соломенную шляпу, но позволяющая шелковому шарфу реять на ветру. «Tedeschi», — делают вывод они. Некоторые даже произносят это слово вслух. Немцы. «Puttana tedescal» — выкрикивает парень на велосипеде, когда машина проносится мимо и стремительно огибает Колизей, построенный императором Титом по возвращении с Еврейской войны, а ныне ставший самым крупным и шикарным островом безопасности в мире. Слово «puttana» имеет древнюю этимологию. Корни его восходят к латинскому putidus, что значит «гнилой», «разлагающийся». Puttana — это проститутка.

Машинка проезжает под Аркой Константина, мчит по улице Сан-Грегорио и тормозит у ворот где-то на середине дороги. За воротами виден поросший травой склон с зонтичными соснами. Коричневая кирпичная кладка выглядывает из-за вершины холма.

— Палатин, — говорит Франческо, протягивая ей руку, когда она сходит на тротуар. — Я покажу тебе Палатинский холм, которого ты прежде не видела.

Парк закрыт для посетителей: об этом предупреждает объявление. Но Франческо лишь ухмыляется.

— Всегда следует водить знакомство с нужными людьми, — объясняет он. — В Италии это служит залогом власти и высокого положения в обществе. — С сияющим видом он выуживает из кармана ключ. — Это, mia сага.[75] Гретхен, наш пропуск в рай. — Он отпирает ворота и распахивает створки, пропуская даму вперед. После заходит сам и закрывает ворота на замок. Палатинский холм принадлежит им безраздельно.

Фигуры людей на фоне классического пейзажа: они бродят под портиками, забираются в туннели и выходят наружу, ведомые внезапным светом в конце, переступают через упавшие колонны, играют в прятки, как дети, среди мраморных обломков, позируют за безглавыми статуями, чтобы настоящая, человеческая голова, с черепом и всеми прилегающими тканями, заняла место исчезнувшего мраморного императора или украденной мародерами мраморной императрицы. Их смех рикошетом отлетает от кирпичных стен и в виде издевательского эха возвращается к ним…

— Скажи, каково это… — просит он, когда они задумчиво рассматривают статую Венеры, по колено утопающую в траве. Венера точно подзывает их своей культей. Лицо ее частично уничтоженное временем, по-прежнему хранит черты удивительного целомудрия. Бедра ее плотно сжаты скрывая безволосые гениталии, чтобы никто из смотрящих не смог ничего увидеть.

— Каково это — что?

— Быть женщиной.

Она смеется.

— Как может женщина объяснить это мужчине?

— Скажи, что ты чувствуешь, когда занимаешься любовью.

— Не глупи.

— Или когда рожаешь ребенка.

— Боль я чувствую. Что за идиотские вопросы!

— Я хочу понять тебя.

— Мужчины не могут понять женщин.

— Итальянские мужчины — могут. Немецкие, наверно, нет, а итальянцы — могут.

— Немецкие мужчины ничем не отличаются от итальянских.

— Очень даже отличаются. Немецкие убивают детей.

— Неправда! — Она повышает голос. Призрачная, искалеченная Венера уже не занимает ее. Вдруг ее лицо багровеет от злобы, а нос — тот самый не вполне классический нос — еще больше заостряется и белеет в напряжении. — Ты говоришь омерзительные вещи!

Он с ухмылкой следит за ее реакцией.

— Но это же правда. Они убивают еврейских детей.

— Ложь! Я не позволю тебе говорить подобные гадости! — На мгновение она допускает крамольную мысль о своем муже. Вспыхнувший было спор утихает, но хорошее настроение разрушено, подобно стадиону вокруг них. Она разворачивается и торопливо уходит прочь. Впереди виднеется дыра в стене, рядом — туннель. Он следует за ней во мрак, и на белый свет они тоже выходят вместе.

— Гретхен! — зовет ее он. — Гретхен!..

Она стоит посреди поляны, на клочке пыльной травы, смотрит вверх, затем — по сторонам. Кирпичные стены высятся подобно стенам тюремным, до самого неба, залитого ярким светом, до самых облаков, мчащих вдаль, к этим пуссеновским небесам в белых, пепельных и ультрамариновых хлопьях.