Евангелие от Иуды

Конечно, я был заинтригован. Но мне не надо было добираться ни до какого места, чтобы понять, что лучше не таскать с собой Софи на деловую встречу, даже если встреча эта намечается в столь злачном местечке, как «Барселона». Ну а что касается Жерара, то пусть уж не идет туда с ней за компанию; с другой же стороны — может быть, он ее немного поразвлекает; иногда все-таки жалко бывает девочку, которую я так мало вывожу в свет. Бедная, совсем засиделась, ни впечатлений тебе, ни себя показать миру… Впрочем, она неизменно так тянет на себя одеяло, стоит ее куда-нибудь прихватить с собой, что каждый раз после таких вылазок даешь клятвенные обещания, что это было в самый что ни есть распоследний раз.

Естественно, вечером я был в «Барселоне». Геннадий в черной косухе, бандане и каких-то сомнительных цепях поджидал меня у барной стойки. Собственно, большинство здешних аборигенов было прикинуто примерно так же. На мне были просто черные вельветовые штаны и черный же джемпер грубой вязки, так что я соответствовал заведению хотя бы цветовой гаммой своей одежды. Я заказал бренди и закурил:

— А Серж-то твой где? Опаздывает, что ли?

— Будет минут через пять, подожди…

— Да я-то, конечно, подожду. Занятно здесь, все красивенькие такие. А я и не думал, что когда-то встречу тебя в таком виде… И кто бы мог подумать, батюшка Геннадий, на кого же вы похожи-то?

— Да я же, во-первых, расстриженный. А во-вторых, где это написано, чтобы православный христианин, скажем, не смел одеваться таким образом или не смел посещать такие места?.

— Ну, нигде, наверное…

— Вот именно что нигде. А то, что не нельзя, то, стало быть, можно, — Генка хитро прищурился и подмигнул мне.

В это время все присутствующие в клубе повернулись к эстраде, кто-то закричал:

— Серж! Серж!

Те, кто сидел, заколотили ногами, раздались свист, разноголосые вопли радости, несколько девиц хлопали в ладоши. Свет в зале притушили, и на эстраду вышел длинно- и черноволосый парень в черном балахоне, с акустической гитарой. Все одобрительно заревели, замахали ему, он показал залу «козу», сказал: «Привет, люди, начнем, что ли?», взял первые аккорды. Публика притихла. После недлинного проигрыша он запел низким, очень проникновенным голосом:

Ты помнишь, демоны стучались в окна наши?
Они скребли по стеклам грязными когтями…
Никто не выслушал моления о чаше,
И смерть костлявая стояла перед нами…
И ты безжалостно шагнула ей навстречу,
И кровь твоя, как первый дождь, омыла землю…
Так ты ушла, а мне оправдываться нечем:
Зачем дышу, зачем дышу, вообще — зачем я?..[13]

Смолкли последние аккорды, и зал начал бурно выражать свою радость. Было видно, что певца здесь любили, ждали и были безумно рады его выступлению. Серж спел еще несколько песен, публика подпевала, скандировала его имя, топала, хлопала и приплясывала. Примерно через полчаса он объявил перерыв и направился к нам.

— Ну вот, — представил нас друг другу Гена, — рок-звезда Серж, в миру Сергей Ларионов, в монашестве (бывшем) отец Сергий. Он же — кандидат филологических наук, лингвист, посвятивший свою диссертацию саидскому диалекту коптского языка.

— Ох ни фига ж себе… — только и смог сказать я, пожимая руку Сержа, на указательном пальце которой красовалось массивное серебряное кольцо с коптским крестом.

— Привет, Этьен, — улыбнулся он. — Как тебе здесь?

— Да ничего клуб, видно, что здесь собирается определенный контингент…

— Это точно… А как музыка?

— Знаешь, — я нисколько не покривил душой, — очень за душу берет. В особенности как ты спел первую свою балладу, у меня просто мороз по коже пошел… Слушай, но мне показалось, что звучала не одна акустика, между тем на сцене ты был один…

— Да у меня нет группы. Я работаю только с сольными проектами. Всегда. Тут есть некоторые технические ухищрения, если попросту говорить — то включается фанера еще нескольких инструментов.

— Только имей в виду, эту фанеру Серега сам и пишет, — вставил свое слово Таманцев. — Он у нас человек-оркестр.

— Постойте, так ты, Сергей, говорил, что это твой очередной проект?

— Кассе, ты не поверишь, — снова откликнулся Геннадий. — Проект называется «Я — Иуда»…

— Опаньки!!!!!! А он при чем тут?

— Ну как же, я же коптолог, — пояснил Серж. — А в начальной коптской традиции Иуде уделялось очень много внимания, он был фактически ключевой фигурой ряда гностических апокрифов. Иуда — символ духовного поиска, нетщеславной любви, самопожертвования и самоотречения… Мне кажется, если вдуматься, Иуда — один из первых бунтарей в истории человечества, потому он вполне коррелирует с тяжелым роком. Кроме того, Иуда — это трагедия, смерть, космизм — то есть опять же тяжелый рок. Вот поэтому «Я — Иуда».