Мы друг за другом заканчивали чтение.
— Ну, что скажете? — спросил нас Ларионов.
— Мне кажется, это какая-то поразительная история, полная недомолвок, — вздохнула Софи. — Посмотрите, это же чистой воды детектив, ничего тут не понять, никаких четких указаний нет — ни на то, где конкретно и кем был найден манускрипт, ни на то, чего ради за него заламывали такую патологическую цену… Сомнительная какая-то информация, такое ощущение, что кто-то решил устроить здоровую мистификацию…
— Знаешь, я, конечно, никакой не знаток подобных тем, — добавил от себя Жерар, — но что-то мне кажется во всей этой истории нелогичным. Такое ощущение, что продавцы кодекса только и делали, что старались любыми способами его изгадить, чтобы потом невозможно было его точно датировать и установить подлинность… Ну какие идиоты стали бы запирать ценнейшую рукопись в сейфе чуть не на 20 лет? И какой банк стал бы менять ключи от сейфов без согласия их абонентов? Какая-то чушь собачья!
— Вот-вот, — не удержался и я. — А заморозка рукописи чего стоит! Полагаю, те, кто сфабриковал документ, прекрасно понимали, что отличная сохранность текста может указывать только на одно — на то, что это фальсификат, вот они и «поработали» с ним на славу. И потом — тут одно другому противоречит: как, скажите на милость, можно произвести «радиоуглеродный и мультиспектральный анализ» документа, который чуть ли не разваливается в прах при каждом прикосновении? А после того, как его химически обработали, что такой анализ может показать?
— Да уж, темная история, — покачал головой Та-манцев. — Одно утешает: коль скоро документ теперь в Каире на свободном доступе, до него, видимо, можно будет добраться без особых проблем…
— Отношения все равно надо сделать, — уточнил Серж, — может, он в музее выставлен под стеклом, ну и что нам даст такой его просмотр? Надо, чтобы нам дали с ним поработать, а для этого нужны соответствующие бумаги…
— Согласен, — Геннадий сел к компьютеру, — тогда набиваем отношение? Только вот от кого?
— Ты меня давеча убедил, что ссылаться на фонд Блейка небезопасно — может, его в этом Коптском музее так любят, что вообще всех, кто о нем упоминает, спускают с лестницы… Все-таки больно уж сходная у них проблематика может оказаться — ну как они конкурирующие фирмы? — откликнулся я. — Тут, похоже, нужно что-то совершенно нейтральное…
— Да например, твой родимый Пушкинский Дом, — подмигнул Ларионов Таманцеву. — У тебя есть отсканированные печати?
— Обижаешь, начальник, — прогундосил Геннадий, — чтобы у нас да чего-то бы не было? Кто мы такие, по-твоему? Профессионалы или…?
— Вы не просто профессионалы, вы профи, самые натуральные, других таких свет Божий не видывал! Давай, отец Геннадий, шлепай отношение: В Коптский музей города Каира… Отношение… Институт русской литературы (Пушкинский Дом), Россия, Санкт-Петербург, просит разрешить своим… а мы кто будем-то? — обратился он к нам.
— Да должно, внештатные сотрудники, — проворчал Геннадий.
— Ага, вот именно: своим внештатным сотрудникам работать с подлинниками документа
— Уже, — отозвался Таманцев. — Только, я так разумею, нам надо еще и перевести этот текст на английский, ты как думаешь? — это он спросил уже у меня.
— Ну а как же нам без отношения на английском-то? Вез отношения на английском у нас ни черта не выйдет, переводим! — скомандовал я.
Уточняем производственное задание
Итак, отношения были готовы, задания в который раз уточнены. У Софи и Жерара все оставалось по-прежнему. Ларионов и Таманцев ехали в Каир изучать Кодекс Чакос. Что касается меня, то у меня, помимо выполнения чисто административных задач, возникла идея наведаться в разные голландские архивы.
Вы спросите меня, что я там забыл? А вы помните, кто впервые упомянул про
Глаза наши горели азартом, мы чуть ли не рыли землю копытами, в фонд Блейка был выставлен первый счет на покрытие всех расходов, связанных с нашими разъездами (кстати, и проведение работ Софи и Жераром). Фонд оказался кротким и послушным и выдал деньги подо всю нашу текущую смету.
Перед отъездом Ларионов снова позвонил Кнуту Брайану: