Евангелие от Иуды

Первая статья появилась в «Таймс»: «Новые находки у Мертвого моря подтверждают историческую достоверность Нового Завета». Таблоиды выразились более лаконично: «Папирус доказывает правдивость Евангелий». Умеренная сенсация отозвалась слабым эхом по всему миру на газетных страницах (разумеется, передовицы этому не посвящали) и в кратких упоминаниях в завершение выпусков новостей. Лео Ньюман оказался в тесной полутемной комнате на студии «Би-би-си» в Риме, где ему пришлось беседовать с бесплотным голосом из Лондона, задававшим вопросы вроде: «Как это поможет наполнить историю Иисуса новым смыслом в XXI веке?» Группа американских ученых попыталась доказать, используя сложный компьютерный анализ, что фрагменты не имеют никакого отношения к христианству, а являются давно утерянной частью книги пророка Осии. Сам Папа Римский нанес неофициальный визит в Институт, где лично взглянул на изображения и трясущейся рукой осенил голову отца Лео Ньюмана. «Лев, борющийся за истину, – сказал он. – Голос истины в преддверии смены тысячелетий».

«Господи, убереги меня от греха гордыни», – молился Лео, пока волны потрясения разносились по всему миру и затихали, точно далекая гроза.

Он смотрел, как она ходит по хранилищу рукописей – яркая вспышка цвета среди серого и коричневого, броский мазок светскости среди нарочитой праведности.

– Вам не кажется, что во всем этом чувствуется тлетворный запашок чьих-то амбиций? – Она наконец-то заговорила с ехидцей, с той вяжущей иронией, которая его чрезвычайно интриговала. – Разве в этом нет гордыни и амбиций? А ведь веры должно быть достаточно…

– Похоже, одной веры никогда не достаточно.

– Что это значит? У вас что, недостаточно веры? Вы же священник.

– Дело не в нехватке веры, хотя и это тоже всегда присутствует. Дело во вмешательстве других факторов – мирских.

Мэделин какое-то время ждала продолжения, стоя у окна и глядя на него с тем выражением на лице, которое оставила погасшая улыбка: это было выражение озабоченности и легкого смущения. Затем она внезапно сменила тон.

– Мне пора, – сказала Мэделин, демонстративно поглядывая на часы. – Боюсь, буду вынуждена оставить вас наедине с вашими текстами. – Сказав это, она принялась искать свои вещи – сумку и шарф. А как же зонтик? Зонтик она сдала на входе в хранилище. – Большое спасибо, что показали мне все это, Лео. Это было восхитительно. – И опять легкая игривость в голосе, резкая смена интонации, вызывающее неловкость чувство, что ее место только что занял другой человек.

Лео выключил компьютер.

– Боюсь, они не станут обыскивать вашу сумку на выходе, – сказал он. – Однако они обязаны это сделать. Просто они не понимают, как вести себя с женщинами. Не могут вообразить, что сюда придет женщина и что-нибудь украдет.

– А вы можете?

– Я могу вообразить практически все что угодно. За мной издавна водится такой грешок.

– А это грех?

– Не знаю. Возможно, грех, потому что в конечном итоге начинаешь замечать в людях худшее. – Он проводил ее к главному входу. Вахтер посмотрел на них через окошко своей будки и снова уткнулся в спортивную газету.

– А вы думаете обо мне самое худшее? – спросила Мэделин. Они ненадолго задержались в проходе. Казалось, ей уже не нужно никуда спешить.

– Я думаю о вас только самое лучшее.

– Это оченьопасно. – Она притронулась к его плечу. Она могла бы привстать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но это казалось нелепым в подобном месте, под мемориальной доской с именами пап и понтификов – суровых отцов, возводивших мосты между Богом и человеком. Поэтому Мэделин только сжала его руку, быстро и крепко, и сказала, что вскоре свяжется с ним. Потом развернулась и зашагала по узкой улочке, цокая каблучками по каменной мостовой; на неровной брусчатке ее ноги слегка подворачивались. А он остался с абсурдным и острым чувством утраты.

3

Лео среди женщин и кофейных чашек, под горестным взглядом святой Клары, словно бы возмущенной тем, что ее единомышленник вовлечен в рутину, в будничный ритуал. Лео, вежливо отвечающий на вежливые вопросы (они вместе ездили на римское кладбище под склепом Святого Петра) и ждущий, когда Мэделин подойдет и заговорит с ним. Он чувствовал себя юнцом, вот что раздражало его. Он чувствовал себя тинейджером (ужасное слово с международным оттенком распутства), который пытается привлечь внимание женщины старше себя; Мэделин же в это время лавировала среди прочих женщин с пугающей, зрелой уверенностью.

Наконец она к нему подошла. Тема римского погоста была исчерпана. Женщины вокруг говорили о своих семьях, о детях и школах, о своих домах, горничных и об отпусках.

– Расскажите мне о себе, – попросила Мэделин. – Вам это не запрещено? В каких семьях обычно вырастают священники?

– Вам неинтересно будет слушать о моей семье, – заверил он ее. – Моя семья – совсем не то, что ваша.

– Что вы имеете в виду? Ваша семья была несчастна? Все счастливые семьи счастливы одинаково, не так ли? Откуда эта цитата?

– Толстой.

– Точно, «Анна Каренина». Все счастливые семьи счастливы одинаково, все несчастные – несчастны по-своему. Вы согласны?