Лео начал читать. Скорректировав свет, он надел очки для чтения и принялся отслеживать строчки пальцем, как ребенок, читающий Тору на церемонии бар-мицва
[64]и водящий по священным письменам предметом под названием«Пишет это Юдас Симон из Кариота, известный также как Юдас Sicarios, – прочел он. – И пишет он затем, чтобы узнали вы правду».
Лео вновь взглянул на них: на женщину по имени Лия в белоснежной блузе и синей юбке, на Гольдштауба в нелепой футболке и шортах, на Кэлдера с его широким оскалом, на парня по имени Давид, стоявшего сзади и нервно улыбавшегося (возможно, его тезка точно так же улыбался великану Голиафу, когда они встретились в Терпентинной долине). Затем Лео вновь опустил глаза к папирусу и перечитал строки, как будто проверял, не допустил ли он какой-нибудь нелепой ошибки.
Юдас, Иуда. Откуда-то из глубин разума к Лео взывал голос: «Кто достоин чести открыть сей свиток?» Абсурд, конечно: сомнений быть не могло, – но он в третий раз прочел эти слова. Иуда.
А ведь он, Лео, всегда
– Это что, шутка? – спросил Лео.
– Серьезно, как грехопадение, друг мой.
– Кто-нибудь еще это видел?
– Никто, кроме нас. Археологи просто извлекли его два дня назад, как я уже говорил. Ты сам знаешь, все палеографические находки попадают сразу к нам. Ты первый… – Кэлдер засомневался насчет окончания предложения.
– Первый кто?
– Первый человек со стороны. – Он улыбнулся. Выражение его лица казалось неустойчивым, словно в любой момент могло соскользнуть и обнаружить тщательно скрываемое смущение. – Первый католик.
Лео перевернул страницу. Все вокруг пришло в движение, и несложное действие заняло его тело целиком, исключив всякую мысль или эмоцию. Самого действия было достаточно. Он попросил принести ему бумагу и карандаш, затем медленно, методично прочел текст до конца, переписывая все прочитанное. Пропустив несколько неоднозначных вариантов прочтения, Лео вернулся к началу, проверил, что-то стер, что-то исправил. Процедура заняла три часа. Все это время Лия увивалась вокруг него, подносила воду, когда ему хотелось пить, или бутерброд, когда он изъявил желание перекусить, а также высказывала свое мнение по поводу спорных моментов, когда он того просил. Периодически наведывались Гольдштауб и Кэлдер, но больше никто в комнату не заходил. Лео слышал звуки извне: шаги по Центру, хлопки дверей в конце коридора, шум машин на подъездной аллее к зданию, радио, игравшее где-то вдалеке, – но ничто не могло отвлечь его от текста:
– Это подделка, – сказал он им. – Пропаганда. Конечно, весьма древняя пропаганда, но все-таки пропаганда.
Кэлдера, казалось, удовлетворил его ответ.
– Первый век, Лео, – сказал он. – Не забывай. У насесть монеты времен Еврейского бунта.
– Этот текст старше папирусов Бар-Кошба, – добавил Давид, ссылаясь на один из наименее правдоподобных случаев в своей области, а именно – сохранение некоторых букв, начертанных лидером второго и последнего еврейского бунта, самого Сына Звезды. – Я в этом уверен. Первый век.