Евангелие от Иуды

Причина метаморфозы: прирожденная вера в непознаваемое и у основ мира видимого, и у основ мира идей - безусловное свойство нашего разума. Не нуждайся мы в императивных поисках логической и математической гармонии, никогда и не открыли бы, что гармония заложена в природе вселенной. Внутренняя нужда в вере - видимый мир-де в подчинении у иного, совершенного мира, и пусть не у мира Абсолюта, а просто Логоса {Здесь в переносном значении: божественная сила (греч.).}, - равно сильна и безапелляционна у всех, кто ее изведал. А коли наш духовный поиск уходит за горизонты видимого мира, отчего ж сие не имеет означать: и невидимый мир существует? Впрочем, все естественные науки, на коих держится любой атеизм, а также и агностицизм, единственно достоверно утверждают то, что есть, и не вправе судить о том, чего нет; и все же повторяю: утверждая существующее, исходят из аксиом, сиречь постулатов веры. Так ли, иначе ли, без веры не обойдешься, а за сим следует - не обойдешься и без религии. Я же полагаю: нужда в вере и религии, прирожденная нашему мыслящему естеству, присуща человеку не затем, чтобы он устремился познать невидимый мир и сделать его познаваемым и видимым, а затем, дабы поступал достойно, то есть постепенно приближался бы к идеалу. Ведь сознание того, что реальный порядок вещей - не бытие окончательное, но только первая ступень вселенской лестницы, дает все основания заключить: жить стоит наперекор всему опыту наблюдений над животным миром, ибо опыт этот у существа мыслящего рано или поздно убивает стремление жить, порождает пессимистическую картину мира и проистекающее из нее стремление к смерти.

Итожу: такое сознание обходится без бога, вершащего наши судьбы, хотя и не исключает абсолюта.

Во время оно мне надобен был бог, а не абсолют, надобен всем нам, кто так ли, этак ли верил в Иисуса, да и ему бог надобился. И все же смею твердить: среди многотысячной толпы, разбившей стан на Елеонской горе, и даже среди старейшин только я имел четкое понятие абсолюта, свободное от антропоморфических черт властелина мира, хотя иудейская теодицея и столь дерзновенные планы, уже давшие обильные всходы в юношеской душе, отдалили это понятие в туманные пределы.

На сем кончаю очередное отступление и возвращаюсь к вечере и военному совету.

Обсудив кампанию в целом, наши военачальники занялись разработкой тактических приемов, и мое участие весьма умерилось - в этой материи шейхи имели куда больше опыта. Многие всю жизнь воевали города и крепости хитростью либо осадой. В здешних краях - и в римских владениях, и в пограничных царствах - года не проходило, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь не дрался за престол, за наследство, из мести, ради грабежа или ради славы. Замыслы шейхов не вызывали серьезных возражений, план, вроде бы обдуманный, мог увенчаться успехом, во всяком случае на первых порах, при захвате храма. Успокоенный переговорами, я ушел под предлогом доставить еще вина и соленого миндаля, до которого львы пустынь были весьма охочи - в этой части света все соленое почитается большим деликатесом.

После жаркого дня вечер овевал приятным теплом, ночные холода еще не пали. Я направился в густую темень сада к каменной скамье под пальмами, дабы застать в тихом и пустынном месте Иисуса.

Он и впрямь сидел на скамье, услыхав шаги, обернулся. Луна осветила его лицо, лунный блик заиграл на бороде цвета меди, засеребрились седые нити. Казалось, глаза у него полыхают голубым пламенем, а может, это просто блеснул лунный свет. У галилеян часто встречаются голубые глаза, а у Иисуса они были голубые с серым оттенком, кожа белая. Мне всякий раз сдавалось вот наследие хеттеянской крови, светловолосых гигантов, коих завербовал к себе на службу царь Давид.

Завидев меня, Иисус кивнул, я помедлил - учитель не любил, когда нарушали его уединение. На этот раз он словно ждал меня - я поспешил приблизиться, учитель велел сесть. Не расспрашивал. Я сам рассказал о совете. Он слушал внимательно, не перебивая, после сказал:

- Пробил час, настал назначенный день. Что думаешь?

Я отвечал: станется так, как восхочет он, люди верят - он мессия, явился свершить пророчества.

- А ты? Ты сам веришь ли?

- Знаешь меня, о равви, много лет я верно следую за тобой.

- За Марией, - уточнил Иисус.

- Она сказала тебе обо всем, равви?

- Да, сказала.

- Повели ей любить меня. Тебя она не ослушается.

- Да, не ослушается. И ты покинул бы меня.

Я не нашелся ответить, пробормотал, что никогда не думал об этом. Иисус покачал головой.

- А я думал. И не хотел потерять тебя.

Так и сказал: не ее, а меня не хотел потерять. Sed nemo testis idoneus in propria causa {Но недостойно быть свидетелем в свою пользу (лат.).}.

- Почему, равви? Даже случись такое, что значит один из тысяч?

- Неужли и тебе объяснять притчей? Где лучше увидишь себя - в мелком пруду, где поят овец, иль в глубоком колодце?

- Я не оставлю тебя, равви.

- Недолго уже, многие оставят меня, а ты уйдешь первый.

- Чем заслужил столь плохое мнение? - спросил я удивленно и даже обиженно.

Иисус печально улыбнулся и взглянул на меня.