Евангелие от Пилата

Сухой шорох бегущей ящерицы вернул меня на землю. В одно мгновение я всплыл после бесконечного падения и был вырван из сердца Земли. Сколько времени промчалось? Мирная ночь окружала меня, даруя отдых выжженному песку, жаждущим травам, словно вознаграждая их за дневное пекло.

Мне было хорошо. Я уже не ощущал ни жажды, ни голода. Напряженность перестала терзать меня. Я ощущал, что насытился духовно.

Я не нашел себя в глубине пустыни. Нет. Я нашел Бога.

И с того часа я ежедневно совершал это путешествие внутрь самого себя. Я карабкался наверх и нырял в глубины своего существа. Мне надо было разгадать тайну.

И каждый раз я попадал в океан нестерпимого све-та, бросался в его объятия и проводил в этих объятиях бесчисленное количество часов.

Я вспоминал, что когда-то бегло улавливал этот свет, когда молился ребенком, или подмечал его в чьем-то взгляде, а теперь я знал, что свет этот держит и объединяет мир, но никогда не думал, что он достижим. Во мне было больше, чем просто я, нечто целое, которое не было мною, но не было мне чуждо. Во мне скрывалось нечто большее, что составляло мою суть, нечто неведомое, от которого исходят все знания, нечто непонятное, которое дает возможность понять все, мекая целостность, от которой я происхожу. Во мне был Отец, чьим Сыном я являюсь.

На тридцать девятый день пребывания в пустыне я решил вернуться к людям. Я обрел больше, чем надеялся обрести. Но когда подходил к прохладной, укрытой тенью реке Иордан, увидел на земле мертвую змею. Пасть ее была открыта, змея уже разлагалась, привлекая к себе полчища муравьев, но ее желтые мертвые глаза словно лучились ядовитой усмешкой.

Меня вдруг поразила страшная мысль: а если меня искушал дьявол? А если я все тридцать девять дней витал среди иллюзий, порожденных сатаной? А если переполнявшая меня сила была силой Зла?

Мне следовало провести в пустыне сороковую ночь.

И это была ночь, когда опрокинулись все мои воззрения. То, что казалось мне ясным, вдруг затягивалось туманом. Там, где я видел добро, я подмечал зло. Когда мне казалось, что я ощущаю свой долг, в мою душу закрадывалось подозрение в собственном тщеславии, высокомерии, гибельной гордыне! Как я мог поверить, что был связан с Богом? Не была ли эта вера безумием? Откуда во мне могло возникнуть чувство понимания того, что праведно, и того, что неправедно? Не было ли новое знание иллюзией? Как я мог присвоить себе право говорить от имени Бога? Не было ли это притязанием на верховную власть? Не встану ли я, выйдя из пустыни, на путь обмана, увлекая за собой других в пучину постоянной лжи?

Я не получил ответа на свои вопросы. Но утром сорокового дня я наконец пришел к согласию с самим собой.

Суть соглашения была в том, что я поверил: мои погружения, тяжкие размышления вели меня к Богу, а не к сатане. Суть была в том, что я поверил: мне предстоит совершить что-то хорошее. Суть была в том, что я поверил в себя.

Я тогда не знал, что последующие события заставят меня пойти на безумную сделку, сделку, которая этой ночью и в этом саду принудит меня ждать и даже желать собственной смерти.

Поначалу у меня не возникло никаких предчувствий. Я присоединился к паломникам на берегу Иордана, ощущая законное право говорить с той мудростью, которую я обрел в своих молитвах. В лагере меня ждали Андрей и Симон. Когда я появился перед ними, Симон улыбнулся и воскликнул, словно проверяя меня: – Кто ты?

– А как ты думаешь? – Ты посланец Бога? – Ты сказал.

Нам было достаточно этих слов. Мы обнялись, потом Иоханан Омывающий еще раз нарек меня моим именем. Он попросил Андрея и Симона, своих любимых учеников, расстаться с ним и последовать за мной, ибо он верил в меня. Я знал, что ступаю на неведомый путь, и я ступил на него без малейших колебаний.

Те времена были самыми счастливыми и волнующими в моей жизни. Меня опьяняли тайны, которые Бог доверил мне в часы размышлений, и я старался ежедневно передавать их другим. Я радовался, что сумел их познать, но еще не подозревал о последствиях.

Мы с Андреем и Симоном шли по зеленой, свежей, плодородной Галилее. Мы жили, не заботясь о завтрашнем дне, спали под открытым небом, питались тем, что срывали наши руки с деревьев, или тем, что протягивали нам руки людей. Бог помог нам обрести беззаботность.

Когда возникали трудности, я удалялся, укрывался за скалой или за фиговым деревом и погружался в обретенный мною колодезь откровения. И всегда возвращался если не с готовым ответом, то с ощущением, что ответ будет мне подсказан.

Я поменял игральные карты мира. И увидел игру изнутри. Люди играли плохо: надеясь на выигрыш, они использовали крапленые карты. Силу. Власть. Деньги. Я любил лишь исключенных из их глупой игры, неприспособленных, тех, кого игра выбрасывала прочь и кто не решался вернуться: бедняков, добрых людей, увечных, женщин, изгоев.