Евангелие от Пилата

Я очнулся на спине своего отца, Иосифа, за которым сбегал Мойша. Я потерял сознание. Отец спустил меня вниз, сумев найти едва заметные выступы в скале.

Когда все было позади, он поцеловал меня. Таков был мой отец: любой другой отругал бы, а он поцеловал.

– По крайней мере сегодня ты кое-что узнал.

Я улыбнулся ему. Хотя тогда не понял, что именно я узнал.

Теперь знаю: в тот миг я расстался с детством. Я отделил нити сновидений от нитей реальности, я открыл, что по одну сторону есть сон, в котором я летаю проворнее хищной птицы, а по другую сторону лежит настоящий мир, твердый, как скалы, на которых я едва не разбился.

Я словно заглянул в глаза смерти. Я! Иешуа! Обычно смерть меня не касалась. Да, я видел трупы животных в кухне и на скотном дворе, ну и что? Это были животные! Иногда люди говорили, что чья-то тетушка или чей-то дядюшка умер, ну и что? Они были стариками! Я же стариком не был и никогда им не буду. Нет, я пришел в этот мир, чтобы жить вечно… Я был бессмертным, я не ощущал в себе смерти… У меня не было ничего общего со смертью. Но, взобравшись на скалу, я ощутил влажное дыхание смерти на своем затылке. Прошло несколько месяцев, и я открыл глаза, которые предпочитал держать закрытыми. Нет, я не был всесилен. Нет, я не знал всего. Быть может, я не был бессмертен. Одним словом: я не был Богом.

Ибо полагаю, что, как все дети, вначале решил, что я Бог. До семи лет я не сталкивался с противодействием мира. Я ощущал себя царем, всемогущим, всезнающим и бессмертным… Считать себя Богом – обычный удел детей, которых никогда не наказывали.

Взросление стало развенчанием лжи. Взросление стало падением. Я познал свое состояние взрослеющего человека, пережив раны, насилие, компромиссы и разочарования. Мир утратил свои волшебные свойства. Ибо что такое человек? Просто кто-то, который-не-может… Который-не-может все знать. Который-не-может все сделать. Который-не-может не умереть. Осознание границ существования разбило скорлупу моего детства: прозрение позволило созреть. В семь лет ребенок окончательно перестал быть Богом.

Вечерний сад еще тих и спокоен. Все как всегда, как в любую весеннюю ночь. Цикады трещат о любви. Ученики спят. Страхи, которые обуревают меня, не находят отклика в тихом воздухе.

Быть может, когорта еще не вышла из Иерусалима? Быть может, Иегуда испугался и отказался? Иди, Иегуда, донеси на меня! Скажи им, что я обманщик, что считаю себя Мессией, что хочу отобрать у них власть. Обвини меня. Подтверди самые худшие их подозрения. Поторопись, Иегуда. Пусть они скорее арестуют и казнят меня.

Для них история должна на этом закончиться. А для меня она только начнется.

Как все происходит?

Как я пришел к своей судьбе?

Мою судьбу всегда определяли другие; они умели прочесть пергамент, которым был я, но сам я был не в силах его расшифровать. Диагноз ставили мне всегда другие, словно определяли, чем я болен.

– Чем ты собираешься заниматься, когда вырастешь?

Однажды отец отыскал меня под верстаком среди светлой стружки, где я, нежась в золотом луче, предавался мечтам и пересыпал из ладони в ладонь опилки.

– Чем ты собираешься заниматься, когда вырастешь?

– Не знаю… Буду как ты! Плотником?

– А если тебе стать раввином?

Я смотрел на отца непонимающими глазами. Раввином? Раввин нашей деревни, рабби Исаак, был так стар, так хлипок, у него была такая замшелая борода, она, казалось, была старше его самого… Я не мог представить себя таким. К тому же какая-то смутная мысль подсказывала мне, что раввинами не становятся; ими бывают с самого начала; раввинами рождаются. А я родился с именем Иешуа, был Иешуа из Назарета, то есть существом, едва ли пригодным на что-либо дельное.

– Подумай хорошенько.

И отец вновь взялся за рубанок, чтобы обстругать доску. Я лениво обдумывал его слова, удивленный подобным предложением, ведь ни один день в библейской школе не обходился для меня без столкновений. Мойша, Рам и Кесед никогда не требовали объяснений; они слепо принимали на веру все, чему их учили. А меня прозвали «Иешуа, задающий тысячи вопросов». Все заставляло меня задавать вопросы. Почему нельзя работать в субботу? Почему нельзя есть свинину? Почему Бог наказывает, вместо того чтобы прощать? Ответы редко удовлетворяли меня, и тогда учитель прятался за окончательным приговором «Таков закон». И я снова спрашивал: «А почему закон справедлив? На чем основывается традиция?» Я требовал такого множества разъяснений, что иногда меня лишали слова на целый день. Я всегда хотел докопаться до сути вещей. Меня обуревала слишком сильная жажда знаний.

– Папа, рабби Исаак хорошо думает обо мне?

– Очень хорошо. Вчера вечером он сам приходил ко мне побеседовать о тебе.

Это меня удивило еще больше. Терзая рабби Исаака вопросами, я считал, что заставляю его страдать от собственного невежества.

– Святой человек считает, что ты обретешь мир лишь в религиозном порыве.

Его замечание поразило меня больше других высказываний. Мир? Я – в поисках мира?

Однако слово было сказано. И я вновь словно слышал слова отца: «А если тебе стать раввином?»