Евангелие от Пилата

— Какое разочарование! Нет, прости меня, Пилат, но я думаю, Клавдия отправила нас по ложному пути. Царь, этот Иешуа? Он не может держать копья, не умеет управлять армией. Вместо того чтобы воспользоваться бездонной доверчивостью народа, он унижает себя, стараясь опуститься ниже, чем самый бедный из бедных! А теперь объявляет о своем скором уходе! Какая непоследовательность! Какое отсутствие предусмотрительности и нежелание воспользоваться случаем! А эта фраза, эта идиотская фраза, да, да, уверяю тебя, он ее произнес, как же она?… «Возлюби ближнего своего, как самого себя, в том числе и своего врага». Абсурд! Чушь несусветная! Царь становится царем, потому что у него есть враги, он их побеждает и заставляет уважать себя. Царь не любит! Нет, у этого мальчишки нет никакого политического чутья.

Фавий был настолько уверен в своих словах, что даже не стал ждать моего ответа. Он встал:

— Я ухожу. Теперь отправлюсь на поиски в сторону Вавилона. У людей оттуда репутация хороших воинов. Быть может; из них явится Царь, объявленный астрологами.

Он стряхнул пыль с тоги, как всегда, уверенный в правильности собственного решения. Я даже не стал сообщать ему о своем открытии, касающемся знака Рыб.

— А в общем, Пилат, я рад, что ты сам прибыл на место. Я не вмешиваюсь в то, что меня не касается, но в твоих интересах сделать так, чтобы идеи этого еврея перестали распространяться. Он предлагает опасную мораль, мораль, которая может взорвать равновесие нашего мира, если эхом распространится среди людей. Он утверждает, что все люди равны. Слышишь, Пилат? Ты понимаешь? Ни один человек не может быть лучше другого! Это означает, что он нападает на рабство! Представь себе, что его послушают и свободные люди, и освобожденные рабы, и просто рабы. Он может спровоцировать бунт, опрокинуть существующий порядок, стать Спартаком, к которому придет успех. Ибо слабость Спартака была в том, что он был рабом, который поднял мятеж рабов, а этот еврей обращается ко всему человечеству и утверждает, что разобьет все цепи. Опасайся. Пилат! Следи за ним! Брось его в темницу!

— Я уже распял его. Что же еще можно сделать?

Фавий долго смотрел на меня. Он обдумывал мой ответ. Он пытался убедить себя, что слышал то. что слышал. Потом в его взгляде мелькнула искорка презрительной жалости, и он расхохотался, чтобы окончательно изгнать из головы мои слова.

— Что ты мне рассказываешь, Пилат? Я встретил твоего человека. Не далее как вчера. Не очень крепок, держится на ногах не слишком твердо. Есть обаяние, но нет здоровья.

— Вы говорили?

— Конечно.

— И что?

— Он не убедил меня.

Фавий дал знак своим людям, что они уходят. Его встреча с Иешуа привела к решению изменить район поисков.

Я не мог не воскликнуть:

— Фавий, ты же говорил с воскресшим!

Фавий даже не моргнул. Он вскочил на лошадь и с жалостью взглянул на меня:

— Ну нет, Пилат, ты не заставишь меня поверить, что слопал подобную чушь! Ты слишком долго пробыл в Палестине. Римская власть, греческая культура, еврейское безумие…

Он пришпорил коня и исчез.

Я даже не успел спросить, где Клавдия. А быть может, просто не хотел узнавать это от него.

Я становлюсь сложным. Или излишне простым? Береги здоровье.

Пилат своему дорогому Титу

Не знаю, по какому дрожанию воздуха, но я ошущал, что приближаюсь к цели.

С утра мы следовали за облаками. Они сначала отложили черноватый след в небе, потом почернели, сгустились, разбухли и потянулись к горе Фавор. Толпа становилась все более плотной на этой горной дороге, а вверх по змеистой тропе тянулась длинная коричневая цепь.

Перейдя через первый перевал, мы узнали, что перед нами идут одиннадцать учеников, что они уже достигли вершины. Нам следовало поспешить.

Тучи сталкивались в небе, готовые пролиться дождем. Они лучились черным светом. Близилась гроза.

Потом образовалась светлая полоса, сверкающее стальное лезвие рассекло тучи и ударило по горе. Сверху обрушилась молния. Я подумал: слишком поздно.

Стена дождя обрушилась с небес. Некоторые паломники спрятались под скалами, а остальные, в том числе и я, продолжали идти вперед.

Когда мы оказались у подножия последнего крутого подъема, мы увидели, что все апостолы на горе.

Я с огромным трудом узнал их. Вместо перепуганных трусов появились сильные, здоровые мужчины, чьи лица сияли радостью и счастьем. Они шли навстречу нам и раскрывали свои объятия каждому. Все они говорили одновременно, речь их была быстрой и заразительной, а слова легко слетали с уст, словно уже не принадлежали им: