Евангелие от Робеспьера. Повесть о великом французском революционере

Конде, Валансьен, Майнц были во власти неприятеля. Французская северная армия, вытесненная сперва из Фамарского лагеря, а затем из лагеря Цезаря, могла быть в любой момент раздавлена силами коалиции. Принц Кобургский стоял в сорока лье от столицы. Пьемонтцы спустились с Альп на помощь восставшим лионцам. Лучший порт Франции Тулон был занят англичанами. Испанцы взяли форт Бельгардт. От Пиренеев до Альп, от Рейна до океана, от Роны до Луары республиканские батальоны были отброшены в глубину Франции, где свирепствовал сильнейший вандейский пожар. Вот какое положение сложилось в начале осени 93-го года.

Армия в полном расстройстве. Беспорядочное скопление новобранцев, солдаты не доверяют офицерам, офицеры склонны к измене. Армия недоедает и носит башмаки с картонными или замаскированными жестью подошвами. Госпитали переполнены больными, а медикаментов нет.

Естественно, что в такой обстановке, когда падение республики казалось неминуемым, уже никто не заботился о правах отдельных граждан.

Страх диктовал принятие террора. Хотелось зажмурить глаза и крушить врагов направо и налево.

Все требовали террора.

26 июля Конвент постановил карать скупщиков смертью.

1 августа по докладу Комитета общественного спасения были приняты следующие меры:

– имущество лиц, лишенных покровительства закона, будет принадлежать республике;

– королева будет отдана под суд;

– гробницы королей будут уничтожены;

– иностранцы, не имеющие оседлости во Франции и родившиеся на неприятельских землях, будут немедленно арестованы;

– парижские заставы будут закрыты, чтобы воспрепятствовать выезду лиц, которые не могут удостоверить свою личность;

– всякий, кто дважды откажется принять в уплату ассигнации, будет присужден к двадцатилетнему содержанию в оковах;

– никто не смеет помещать фонды в банки иноземных государств – иначе он изменник отечества;

– в Вандее будут вырублены леса, скошены луга, захвачен скот и сожжены притоны мятежников.

В конце августа Конвент заявил:

«С настоящей минуты впредь до изгнания неприятеля с нашей территории все французы поголовно подлежат зачислению на службу в армию. Молодые люди пойдут в бой, женатые будут заготовлять оружие и перевозить провиант, женщины будут изготовлять палатки, одежду и нести службу в госпиталях, дети будут приготовлять из старого белья корпию… Национальные дома будут обращены в казармы, общественные места – в оружейные мастерские. Грунт погребов будет промываться для добывания селитры».

Впервые в истории нового времени все ресурсы воюющей нации, люди, съестные припасы, товары были предоставлены в распоряжение правительства.

Комитеты фактически управляли государством, главенствуя над министерствами.

Прямым следствием этих энергичных мер было взятие Марселя республиканскими войсками и переход Бордо на сторону революции.

Но враги не унимались. Был подожжен военный арсенал в Гюнингене. На военных заводах близ Шемилье и Сомюра произошли таинственные взрывы. (В бумажнике одного англичанина, арестованного в Лилле, был найден длинный список расходов на подкупы должностных лиц, на организацию поджогов и диверсий. Стало ясно, что Питт решил сокрушить республику любыми средствами.) Роялисты в Париже настолько осмелели, что устраивали в театрах вызывающие демонстрации. Вновь появилась роскошь старого режима. Около театральных касс сквозь толпы голодающих проезжали длинные вереницы богатых экипажей.

Сильно бедствовавшие предместья требовали хлеба. Клуб якобинцев настаивал на формировании революционной армии и принятии максимальных цен. Роялисты провоцировали народ на восстание.

Вот в какой обстановке террор был поставлен на повестку дня.

4 сентября с пяти часов утра огромная толпа рабочих и ремесленников собралась около здания военного министерства. Народ кричал: «Хлеба! Хлеба!»

Толпа заполнила всю Гревскую площадь. Пока Шомет ходил в Конвент, чтобы сообщить о происходящем, народ окружил городскую ратушу, пробрался внутрь, заполнил большой зал.

Казалось, над всем городом повис крик:

– Хлеба! Хлеба!

…Это бушующее людское море вызвало у Робеспьера воспоминание об октябрьских днях 89-го года. Тогда парижане, возмущенные королем, ворвались в Версальский дворец. И сейчас поневоле закрадывалось сомнение неужели правительство настолько бездеятельно, что вызвало такое народное недовольство?

Шомет вернулся в ратушу и прочел там вслух декрет, в котором было сказано, что максимальные цены на предметы первой необходимости будут установлены.

Ответом ему был единодушный вопль: «Нам не нужны обещания, нам нужен хлеб и сейчас же».

Шомет успокоил народ только тем, что обещал добиться декрета, по которому будет сформирована революционная армия, чтобы обходить деревни, изымать излишки и способствовать подвозу продовольствия в город.

Робеспьер понимал, что народное движение может бросить революцию в крайности и погубить ее, ввергнуть в хаос. Но напрасно он советовал Якобинскому клубу сохранять хладнокровие и следить за интриганами и изменниками. Такое благоразумие показалось якобинцам неуместным. Они решили на следующий день отправиться в Конвент.