Евангелие от Сатаны

Карцо и Паркс на головокружительной высоте перешли по ледяному мосту через расселину и теперь, почти прижимаясь к стене монастыря, идут вдоль нее к пролому такому узкому, что в него с трудом может протиснуться боком один человек. Паркс пролезает в эту дыру следом за священником. Стоны ветра, который воет снаружи, теперь доносятся до нее словно издалека. Воздух за стеной холоден как лед и неподвижен.

Прислушиваясь к звуку своих шагов по цементному полу, Мария Паркс закрывает глаза и вдыхает воздух этих коридоров. Пахнет сырой землей и пылью, а еще – кожей. И ее запах самый сильный. Как будто запретные рукописи, которые в течение веков хранились в монастыре, пропитали им эти стены. У камней есть память.

Паркс сосредоточивает внимание на факеле, который отец Карцо только что зажег. Огонь потрескивает на ветру: в коридоре дует, словно на верхних этажах только что открылась дверь.

Они продолжают идти вперед – теперь уже по широкому коридору, пол которого с легким наклоном поднимается вверх. Мария оглядывает потолок – и замечает бесчисленное множество оранжевых шариков. Словно факел отца Карцо зажигает на их пути множество маленьких фонарей. В коридоре раздается пронзительный писклявый крик. Это не просто высокие ноты, это ультразвук!

– Карцо! Сейчас же погасите к черту этот хренов факел!

Священник инстинктивно останавливает и поднимает факел вверх. Сначала кажется, что потолок и стены покрыты толстым слоем листвы, в которой гаснет свет факела. Потом эта завеса из листьев начинает яростно бить по воздуху и превращается в целый лес крыльев, между которыми высовываются клыкастые морды.

– Господи Иисусе, всемогущий и всемилостивый! Закройте лицо и бегите изо всех сил!

Кажется, что потолок и стены рушатся. Но это огромная стая летучих мышей слетает со стен. Отец Карцо размахивает факелом, прокладывая себе путь. По коридору разносится запах горящего мяса. Мария, немного отупевшая от этой вони, хватается за рясу экзорциста. И тут когти крылатых грызунов вцепляются в ее волосы. В ужасе Мария выхватывает из кобуры свою защиту от всех опасностей – пистолет и стреляет в морду маленького зверя. Три коротких выстрела в упор гремят у нее под ухом, и что-то густое течет по затылку.

– Не останавливайтесь, иначе мы погибли!

Где-то в глубине живота у Марии вспыхивает гнев. Нет уж! Она не позволит, чтобы мыши-вампиры сожрали ее живой и потом обглодали труп до костей! Она яростно кричит и, подчиняясь крику Карцо, изо всех сил толкает священника вперед.

131

Рим, 14 часов

Комиссар Валентина Грациано закрывает дверь комнаты монсеньора Баллестры. В воздухе пахнет так, как обычно пахнет от стариков. Насколько Валентина может рассмотреть в темноте, почти все пространство комнаты занимает большая кровать, обитая красной тканью. Над ней висит распятие, украшенное сухими ветками. Справа от кровати стоят массивный и тяжелый шкаф и низкий столик, оба из черешневого дерева, и отгороженный занавеской туалет. Еще Валентина видит письменный стол и на нем – стопку папок с бумагами, компьютер и принтер.

Согласно докладу охранников, дежуривших ночью, монсеньор Баллестра прошел за подъемную решетку архива примерно в 1:30. Странное время для работы. «Не такое уж странное», – сказал ей в соборе кардинал Камано и объяснил, что убитый страдал бессонницей. Когда Баллестра не успевал выполнить какую-то работу, он, если не мог заснуть, часто использовал ночные часы, чтобы наверстать время. Валентина покивала, чтобы кардинал поверил, будто сумел ее обмануть. Но, выйдя из собора, она сразу же позвонила в центральный комиссариат и попросила передать ей список телефонных звонков, принятых и сделанных архивистом с 21 часа до часу утра. Дивизионный комиссар Пацци едва не задохнулся на другом конце провода.

– А установить прослушку в Белом доме ты, случайно, не хочешь?

– Мне просто нужно знать, звонил ли кто-то убитому в последние часы перед убийством. А кто убитый – кардинал, космонавт или канадский лесоруб, на это мне наплевать.

– Валентина! Я послал тебя туда обеспечивать безопасность участников конклава, а не гадить в Ватикане. Ты уже наложила достаточно дерьма в Милане и в Тревизо.

– Гвидо! Если бы действительно хотел не поднимать шума, ты послал бы кого угодно, только не меня.

– Все-таки береги свою задницу! На этот раз ты расследуешь не дела судей или продажных политиков. Это Ватикан, черт бы тебя побрал! Поэтому веди себя вежливо со священниками и крестись, когда проходишь под статуей святого. Иначе я постараюсь, чтобы тебя перевели в Палермо, в службу сопровождения, обеспечивать на близком расстоянии защиту раскаявшихся крестных отцов.

– Перестань грубить и пришли мне то, о чем я прошу.

– Ты меня достала, Валентина! И во-первых, почему ты решила, что это оно?

– Что «оно»?

– Преступление.

– Надо быть в очень большом отчаянии, чтобы перерезать себе горло и выколоть глаза, а потом самому прибить себя гвоздями на высоте двенадцати метров от пола. Ты так не считаешь?

– О’кей! Я посылаю тебе этот список. Но ты пообещай мне вести себя разумно.