Евангелие от смартфона

На самом деле он не питал иллюзий — тот случай был крайне тяжелым и Артюшкин вряд ли с ним справится. Да что уж там говорить, он и сам не был уверен, что смог бы вытянуть ту девочку.

И Залманов принялся за работу. Теперь для него не существовало ничего, кроме пациента. Он выкинул из головы и человека с пистолетом, и невеселые думы о той, второй, пациентке, которую собирался оперировать. «Скальпель, тампон, спасибо сестра». И так все три часа, пока доставал пулю, удалял осколки костей, сшивал разорванные мышцы, боролся с кровотечением. Это потом ему рассказали, как спустя час от начала операции приехал зеленый от страха главврач больницы и заперся в своем кабинете. Еще через полтора часа в операционную ворвался, на ходу натягивая перчатки, Дольский — по негласному рейтингу лучший хирург Москвы, но, убедившись, что операция почти закончена и закончена успешно, не стал вмешиваться, а только наблюдал издали, чтобы в любой момент прийти на помощь. Как вызванная кем-то, в конце концов, полиция сначала было дернулась приехать — человек с пистолетом в операционной, это же ЧП! — но потом сверху пришел отбой.

Все это Залманов узнал уже после операции. Закончив, он устало кивнул анестезиологу и отправился в первую операционную — где-то в глубине души еще теплилась надежда, что он сможет справиться и там. Но, едва переступив порог, он понял: все кончено. Приборы отключены, тело накрыто простыней, а Миша Артюшкин, низко опустив голову и теребя хирургическую маску в руках, сидел возле операционного стола. Чуда не случилось.

Прооперированную пациентку тем временем перевели в реанимацию. Дышала она уже сама, показания приборов были в норме, насколько вообще после таких ранений может быть норма.

Однако, хотя операция и прошла удачно, но пациентка почему-то не приходила в сознание. Ни утром следующего дня, ни через день, ни через месяц. Один за другим ее осматривали светила науки. И все, как один, беспомощно разводили руками, даже выписанный на третий день после операции профессор из Германии. Ни он, ни другие зарубежные специалисты помочь ничем не смогли, они ограничивались лишь обычными рекомендациями, которые и без того выполнялись больницей.

А вскоре началось и совсем странное. Сначала, придравшись к какой-то мелочи, вынудили написать «по собственному» Мишу Артюшкина, а потом добрались и до Залманова, переведя его на Третью хирургию. Главврач, беспомощно разводя руками и отводя взгляд, успокаивал: «это только на месяц, не больше, пока страсти не улягутся». Но вот месяц прошел, скоро закончится второй, а Залманов так и прозябает на Третьей хирургии, вырезая вросшие ногти и зашивая полученные в пьяной поножовщине порезы. Убрали подальше и забыли…

* * *

— Скажите, я понимаю, что прошло много времени, но не помните ли вы фамилии пострадавших? — спросила я хирурга.

— Нет, фамилий я не помню. Могу сказать только, что пациентка, которую я оперировал, была ВИП-персоной, по крайней мере, мне так показалось. Знаменитость какая-то, наверное, но я ничего не нашел в газетах. Хотя и искал. Интересно мне было, из-за кого такой трам-тарарам поднялся.

— А внешность? Хоть что-то помните? Блондинка, брюнетка? — не сдавалась я.

— Внешность… Которая умерла — та, скорее блондинка, волосы светлые или русые. А та, которую я прооперировал, та темноволосая.

— Последний вопрос. У девушки сильно повреждено лицо?

— Лицо? — удивился Залманов. — Н-нет, насколько я помню… Ни у одной из них лицо не пострадало.

Поблагодарив грустного доктора, я вышла из больничного корпуса. Что делать дальше, я не представляла. Да, произошла подмена, в этом я была уверена на все сто процентов, — одну девушку выдают за другую. А еще я была уверена, что это не роковая случайность, а целенаправленное и злонамеренное действие. Но кто это устроил и зачем?

Сообщать о своем открытии Роману и несчастной матери Вероники я не спешила. Вряд ли это знание им чем-то поможет — Веронику оно не воскресит, зато ее мать опять объявят сумасшедшей, как уже было однажды. По уму надо бы доложить Шефу, но и от этого шага меня что-то удерживало. Дело приобрело настолько странный оборот, что теперь спешка могла испортить все. Действовать надо осторожно, очень хорошо подумав, прежде чем решиться на что-либо.

С такими мыслями я добралась до ближайшего кафе — чем не место пораскинуть мозгами.

В город наконец-то пришла августовская жара, и москвичи дружно рванули за город, не дожидаясь выходных. Поэтому я оказалась единственным посетителем маленькой уютной кондитерской — всего несколько столиков, где вкусно пахло свежесваренным кофе и ванилью.

Заказав капучино, я уселась возле огромного панорамного окна, откуда хорошо просматривалась почти вся территория клиники — подъезжающие «скорые», гуляющие по больничному скверу пациенты, редкие посетители, волочащие авоськи с кефиром и апельсинами. Даже небольшой самостийный рынок, торговавший всякой мелочевкой, и тот был как на ладони.

Я достала блокнот и шариковую ручку. Схемы, рисунки, а порой и просто черкания карандашом по бумаге частенько помогали мне собраться с мыслями.