— Нет, Иисус из Галилеи, — стоял на своем священник. — А из Галилеи никакой Мессия прийти не может. — Он закивал, уверенный в собственной мудрости: уж он-то знает, откуда Мессия прийти может, а откуда не может.
Только он ничего не знал о Боге.
Я слушал его и говорил себе: «Человек невеликого ума непременно заводит себе панцирь, чтобы защитить свои невеликие мыслишки».
И тут во мне вскипел весь гнев, который обуял мое сердце накануне, когда фарисеи издевались над исцеленным мною слепцом.
— Ваши отцы повинны в крови пророков. — вскричал я, — а вы теперь возводи те пророкам гробницы! Господь пошлет вам новых пророков, но вы прогоните и их! Вы их убьете! Это будет великое кровопролитие: с одного поколения взыщется столько крови, сколько пролили ее все пророки от сотворения мира!
Священник попятился. Я же наступал, продолжая говорить:
— От крови Авеля до крови Захарии, убитого меж алтарем и святилищем.
Священник, стоявший предо мной, был скуден умом и мал ростом, но вцепился в немногие свои знания клешнями скорпиона. Он принялся ругать меня за то, что врачую по Субботам.
Но мое терпение иссякло. Я промолвил:
— Нет в тебе любви к Богу.
Как жаждал я изобличить чванливое благочестие всех этих евреев, хитроумных и скудоумных одновременно! Вот бы им набраться доброты у тех, других, которых я знал в Назарете, с которыми строил дома. Те евреи были мне ровней. Друзьями.
Я снова заговорил:
— Грядет час, когда все, кто лежат в могилах, услышат Его глас и восстанут. Все, кто творил добро, и все, кто творил зло. И я совершу суд над всеми вашими предками. — Я смолк, а затем повторил снова: — Над всеми вашими предками.
Эти последние слова вызвали в толпе такое волнение, какого в первый день не было и в помине. Священники и фарисеи корчились, точно на огне. Ведь они, хоть и погрязли в грехах, хоть и поклонялись Маммоне, все же надеялись, что найдут на небесах защиту от собственных прегрешений. Они надеялись на славу своих великих предков. Они верили в них больше, чем в Бога. Их глубочайшая вера заключалась в том, что праотцы, чьи достойные имена они теперь носили, переправят их через пропасть, прямиком к Господу. Я же вздумал судить этих самых предков, их давние недобрые деяния. Вот потомки и позатыкали уши. Ограждали себя от происков дьявола. В глазах моих, точно стражники па часах, стояли слезы. Ведь самые могущественные, самые уважаемые люди из моего народа, а также первосвященники считали меня не иначе как посланником Сатаны. И как, оказывается, глубоко ранило меня их неверие! Они стали мне отвратительны, да-да. отвратительны. Старейшины моего народа были отвратительны мне, точно гадаринские свиньи.
Они так бушевали, что дневной свет превратился в моих глазах в красное зарево. Словно их души уже горели в аду. Я не в силах был принимать их гнев с покорностью. И. не сдержавшись, сказал:
— Вы постигнете истину! И только истина сделает вас свободными.
Однако фарисеи были надменны, и в надменности своей почитали себя чрезвычайно. Они сказали:
Мы — семя Авраамово и никогда не были ничьими рабами. Как же ты говоришь: «Сделаетесь свободными»?
Да, — ответил я, — вы потомки Авраама, но вы пытаетесь от меня избавиться.
Я же пришел открыть вам истину такой, какой услышал ее от Бога. Они сказали:
— У нас один отец, и имя Ему — Бог.
— Дьявол — ваш отец, — ответствовал я.
Они так распалились — в пору плавить железо! Никогда прежде не видел я фарисеев в таком гневе.
Теперь-то понятно, откуда ты взялся! — кричали они. — Уж не считаешь ли ты себя выше праотца нашего Авраама?
Ваш праотец Авраам преисполнен счастья, потому что знает, кто я. Я есть всегда — еще до Авраама.
Тут они схватились за камни. Я не мог бы теперь спокойно пройти мимо них, как в первый день. Тогда они тоже готовились бросить камни, но что-то их не пускало. И я прошел сквозь их строй. На этот раз будет иначе: сперва осмелеет один, потом другой. За первым камнем полетят многие. Я спрятался за спину одного из учеников, он — за другого, и мы потихоньку выбрались из Храма. Я знал: фарисеи рвут и мечут, но вряд ли поспешат в погоню.
41
Ученики устроили меня на ночлег в Вифании, в доме прокаженного Симона, решив, что никому не придет в голову искать меня там. Но слух обо мне быстро разлетелся по округе. Мы сидели за столом, когда в дом вошла женщина. Она принесла в алебастровом сосуде благовонное нардовое миро и принялась втирать его мне в голову. Мазь эта была необычайно ценной, стоимостью до трехсот динариев. Бедняк зарабатывает такие деньги за многие месяцы, а то и за целый год.
Нард оказал на меня удивительное действие. Его аромат проник в уши, в нос, и я услышал вдруг Песнь Песней. Вначале донесся голос невесты: «Пока сидел царь за столом, нард мой издавал благовоние свое…»
Некоторые ученики возмутились. Один даже сказал:
— Почему учитель не продал это притирание и не отдал деньги бедным? Непростительная роскошь!
Я неодобрительно взглянул на подавшего голос. Это был Иуда. Он потемнел от гнева и отвел глаза.