Евангелие от Тимофея

— Когда вы с нами воюете, это понятно, — вступил в разговор Шатун. — Мы Настоящий Язык не знаем. Письмена не чтим, живем, как привыкли, а не так, как вам хочется. А между собой вы чего не поделили? Один день с нами бьетесь, другой — с соседями.

— Если ты Письмена не чтишь, то и не поймешь ничего. Как я тебе это объясню, дикарю?

— Зато на Вершени их все народы чтят. А как сойдетесь где-нибудь на порубежном ветвяке, то в Прорву, как из дырявого мешка, сыплетесь.

— В Письменах каждое слово значение имеет. Великое значение! Ничего мудрее их нет на свете. У нас Письмена настоящие. А у других ненастоящие. Хотя, бывает, одинаковые слова и попадаются. Но толкуют их Отступники совсем иначе.

— Ну и что из того?

— Что из того? — Яган готов был взорваться. — Это, по-твоему, что такое? — он протянул вперед руку.

— Рука.

— А я скажу, что не рука это, а нога. Прав я буду или нет?

— Да говори, что хочешь. Народ из-за этого зачем губить?

— Один раз можно стерпеть! Ну два! Но не двести двадцать два.

Если они наши Письмена настоящими не признают, выходит, мы лжецы?

— А вы возьмите да признайте их Письмена. Вот и помиритесь.

— Подделку признать! — чуть не взвыл Яган. — Мой дед за это жизнь положил, отец калекой стал, а я признаю! Как только язык у тебя поворачивается такое говорить! Пожалеешь ты когда-нибудь о своих словах, ох, пожалеешь!

— Ладно, не ори на всю Прорву! — оборвал его Шатун. — Всех зверей, наверное, распугал. Спи. А кто из нас о чем пожалеет, время покажет.

— Я замечаю, мы перенимаем друг у друга вредные привычки, — рассудительно сказал Головастик. — Шатун стал разговорчив, как Яган, а Яган, вспыльчив, как я. Успокойтесь, друзья. Не забывайте, что сегодня нас едва-едва не казнили. Но мы живы, и это уже приятно.

Сон, конечно, штука хорошая, но попробуй засни спокойно, если тебя в любой момент могут окатить чем-нибудь похуже кипятка. Промучившись в ожидании неприятностей первую половину ночи, я задремал только после того, как в листве зашуршали мелкие зверюшки. Их появление означало, что жгучей росы сегодня можно не опасаться. Хотя наверху не было заметно никаких сезонных изменений, антиподные леса уже перерождались в преддверии приближающегося Сухотья.

Разбудил меня жуткий, пронзительный вопль — голос охотящегося куцелапа. Если бы не лиановая лонжа, я наверняка не удержался бы на своем хлипком ложе. Впрочем, треск ломающихся веток и быстро удаляющийся человеческий вскрик означали, что кому-то повезло значительно меньше.

Шатун вновь испустил свой пугающий клич. Возможно, именно такими звуками некогда поднимали мертвых и разрушали стены.

— Нас окружают! — кричал он. — Трясите ветки! Трясите! Ни в коем случае не отвязывайтесь!

Как будто буря обрушилась на приютившие нас деревья. Еще не осознав до конца, что же это такое опять случилось, мы принялись изо всех сил трясти и раскачивать ветки — те, на которых сидели, и те, до которых могли дотянуться. Еще два или три тела, словно перезревшие плоды, сорвались в Прорву. В предрассветном сумраке я уже различал фигуры служивых, подбирающиеся к нам со всех сторон. И хотя числом они значительно превосходили наш отряд, положение их было незавидно. Сражение в нависшей над бездной гуще антиподных лесов имеет свою логику, согласно которой положение защищающихся куда предпочтительнее положения нападающих. Мы надежно привязаны, а они вынуждены карабкаться по шатким веткам. Наши руки свободны, их — заняты поисками опоры. Да и бичи-самобои совершенно бесполезны в этом переплетении веток и лиан. Первого из подобравшихся к нам служивого Шатун без труда спихнул в пустоту, второго ткнул ножом, третий, не удержав равновесия, сорвался сам.

— Прочь, безумцы! — крикнул Головастик, прикрывавший нас с тыла. — Прочь, если жить хотите!

— Как бы не так! — подал голос полусотенный, державшийся, впрочем, от нас подальше. — Без вас нам не с руки возвращаться. Казнят. Драться будем до последнего, будьте уверены. Если не одолеем вас сразу, то и уйти не дадим. Сколько вы так продержитесь — день, два? А жратва кончится, что делать будете? Спать мы вам тоже не дадим. Измором возьмем.

— Это мы еще посмотрим, — огрызнулся Головастик.

— Посмотрим, — согласился полусотенный. — Если только гляделки ваши при вас останутся. Да ведь только мы и договориться можем… По-хорошему.

— Ну-ну, интересно!

— Вы, трое, нам без нужды. Можете своей дорогой идти. А вот болотника отдайте. Сами свяжите и отдайте. В крайнем случае оглушите.

— Шатун, тебе как лучше? — прикинулся дурачком Головастик. — Связать или оглушить?

— Все едино, — отозвался Шатун.

— Договорились! — объявил Головастик полусотенному. — Иди сюда! Подержишь его, пока я вязать буду.

— Значит, добром не хотите… Тогда можете с жизнью прощаться. Вперед, братцы! Всем отличившимся по бадье браги!