Евангелие от Тимофея

Враг быстро уходил по заранее приготовленным проходам, убирая за собой переносные мостки. Это походило на что угодно, но только не на паническое бегство. Смутная тревога зародилась в моей душе. Вновь раздались вдали энергичные и бодрые звуки невидимых дудок, и это только усилило мою тревогу.

Однако наши славные вояки, подгоняемые отцами-командирами, преодолели краткое замешательство и вновь ринулись вперед, заполняя своими телами ямы и голыми руками растаскивая заграждения.

Кто-то ухватил меня за плечо. Это был Яган, живой и здоровый, хоть и изрядно помятый. Вслед за ним, поддерживая друг друга, ковыляли Шатун и Головастик.

— Победа! — кричал Яган. — Видал, какие храбрецы! С таким войском мы всю Вершень покорим!

— Подождем, — охладил я его боевой пыл. — Бой вроде еще не окончен… Что-то здесь не так…

И действительно, я как будто в воду глядел. Едва только разрозненные и смешавшиеся толпы служивых, преодолев заграждения, вырвались на оперативный простор, как навстречу им выступили свежие силы противника. Построенный клином отборный отряд без всякого труда разрезал нашу армию пополам, и все дальнейшее для меня было только бегом, бегом, бегом — мучительным, позорным и безумным бегом побежденного…

Спаслось нас немного. Думаю, не больше десяти из каждой сотни. Кстати, почти все начальники уцелели, и это было единственное, что внушало надежду — ведь, как известно, сила армии определяется не ее числом и выучкой, а мудростью и прозорливостью полководцев.

Никто не утешал нас, не перевязывал ран, не позаботился о пище и отдыхе. Беглецов поворачивали назад, строили, считали и коротко, с пристрастием допрашивали. Как я понял, причина поражения приписывалась нестойкости отдельных лиц, вопреки твердому и разумному приказу покинувших поле боя.

Срочно требовались козлы отпущения. Одной из первых жертв оказался Яган. Вина его состояла в том, что, во-первых, он сам оказался жив, во-вторых, странным образом уцелела вся вверенная ему боевая единица, в-третьих — памятливый человек-медведь видел его в первых рядах бегущих. За все это в совокупности полагалось наказание в виде мучительной смерти. Однако, учитывая недостаток времени, чрезмерно большое число наказуемых и неопределенность общей ситуации, смерть мучительная была заменена ему смертью обыкновенной. Заточенный кол в брюхо, и все дела!

Четыре добровольных палача уже волокли Ягана туда, где дымилась куча вывороченных кишок и слабо трепыхались агонизирующие тела, когда он, словно выйдя из ступора, истошно заорал:

— Дайте сказать! Последнее слово! Имею важное сообщение!

Руководящий экзекуцией сотник нетерпеливо взмахнул рукой: дескать, кончайте побыстрее, мало ли что болтают перед смертью всякие трусы! Однако рядом оказался некий чин, по роду своей службы обязанный интересоваться всякими сообщениями, как важными, так и не важными. Полномочия этого невзрачного человечка явно превышали полномочия не только сотника, но и тысяцкого, и посему мокрый от крови кол только слегка ткнул Ягана в пупок. Его поставили на ноги, хоть и продолжали крепко держать.

— Докладываю, что в ряды нашего славного войска затесался болотник, известный под кличкой Душегуб. За его поимку обещана награда. Я наблюдаю за ним с того самого момента, как он ступил на Вершень. Кроме того, имею другие, чрезвычайно важные и секретные сведения, — клацая зубами от пережитого ужаса, но довольно бойко отрапортовал Яган.

Бежать было бессмысленно — каре служивых глубиной в несколько десятков человек окружало нас. Попытка прикончить Ягана вырванным у палача колом тоже ни к чему не привела — навалившаяся на Шатуна банда могла подмять под себя даже гиппопотама.

Экзекуция на время приостановилась. Палача отливали водой. Плотно увязанного сыромятными веревками Шатуна положили в сторонке на траву. Яган куда-то исчез.

Спустя полчаса внутри каре вновь появилась незаметная, но всесильная личность в скромных, без всяких знаков различия, портах и пальцем поманила сначала меня, а потом Головастика.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Стороны света на Вершени определяются совсем не так, как у нас. Это и не удивительно для мира, в котором отсутствует понятие горизонта и никто никогда не видел восход и заход светила.

Любой ярус занебника составляют шесть ветвяков, расположенных под углом шестьдесят градусов относительно друг друга. Каждая из этих огромных спиц, посаженных на не менее огромную ось — ствол занебника, чем-то отличается от всех остальных и, как пальцы на руке, имеет свое собственное имя: великодрев, небелом, гулявник, дерть, сучава, игольник. Я слишком мало времени провел на Вершени, чтобы с первого взгляда определять название ветвяков (с ярусами легче — чем он ниже, тем гуще и пышнее покрывающая его растительность), но для коренных жителей это не составляет никакого труда.

Поскольку одноименные ветвяки всех занебников направлены строго в одном и том же направлении, человек, отправляющийся в дальний путь, ориентируется здесь не на юг или север, а на небелом или игольник.