Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

Теперь единственной целью был я, и атака не заставила себя ждать.

Пущенная в меня стрела не имела материальной структуры и не смогла бы пробить даже листок папиросной бумаги. Да и не стрела это была вовсе, а сгусток бездомного, никогда не имевшего собственного вместилища сознания, для которого единственно доступной и единственно желанной целью являлся человеческий мозг, где оно могло обрести приют и возможность существования в материальном мире.

Как ни готовился я к предстоящей схватке, нападение едва не застало меня врасплох. Если бы не броня, в свое время дарованная моему разуму жутким искусством максаров, удар мог бы оказаться роковым. Об этом красноречиво свидетельствовали человеческие тела, во множестве разбросанные по всей территории города Стеклянных Скал.

В моем же случае разум-кукушонок нарвался не на беспомощного птенца, обиталищем которого он собирался воспользоваться, а на вполне зрелого, к тому же не безоружного, противника. Лишенный возможности свободно распространяться в коре чужого мозга и деморализованный столь неожиданным поворотом дела, он в ужасе (не дай вам Бог хоть краешком сознания ощутить ужас нечеловеческого разума) забился куда-то в подкорку – средоточие дремучих инстинктов и животных побуждений.

Но все это я понял потом, когда мгновенное, но незабываемое ощущение от схватки с совершенно иной, нечеловеческой сущностью немного улеглось. Еще я понял причину моей столь легкой победы. На меня набросился младенческий, едва народившийся разум. Да, я одолел легендарного живоглота, но всего лишь живоглота-ребенка. Ладно, пусть сидит себе в моей черепушке, привыкает. Возможно, когда-нибудь мы сумеем найти общий язык.

Некоторое время я еще стоял неподвижно, ожидая, пока пройдет чувство головокружения, сопровождаемое сумятицей застилавших взор неуловимых образов (возможно, это было искаженное отражение раздиравших живоглота страстей), а потом склонился над девушкой. В момент переодушевления она дивно похорошела и даже сейчас, за порогом человеческого бытия, продолжала улыбаться. Впрочем, ее, как и всех других, лежавших вокруг людей, нельзя было назвать мертвецами. Сердца их не бились, и легкие не дышали, но в мозгу жил и вызревал неведомый разум, черпавший энергию совсем из иных источников, нежели процессы метаболизма.

Когда-нибудь ты оживешь, подумал я, глядя на девушку. Но оживешь уже не человеком. И все равно – желаю тебе счастья и удачи.

Безо всяких приключений я добрался до Забытой Дороги. Оставшиеся при тележке слуги хозяйки не выразили ни радости по случаю моего возвращения, ни печали по поводу исчезновения своей подруги.

И вот я вновь оказался перед Черным Камнем, торчащим посреди Соленого Озера. За время моего отсутствия здесь ничего не изменилось, только Ирлеф уже не встречала меня на бережке, как прежде.

– Эй, хозяйка! – крикнул я. – Выходи, потолкуем.

Спустя несколько минут во мраке входного отверстия кто-то шевельнулся и голос, до того искаженный акустикой пещеры, что нельзя было даже разобрать, мужской он или женский, произнес:

– Войди внутрь, тебя ждут.

– Говорить будем только здесь, – ответил я. – В темноте на меня почесуха нападает. Если хозяйка не может выйти сама, пусть пришлет кого-нибудь.

– Тон твоих речей обнаруживает гордыню и несдержанность. – Женщина, которую я видел в каминном зале, показалась в дверном проеме. – И еще ты пытаешься набить себе цену.

– Не себе, а своему товару. Он у меня и вправду недешевый.

– Может быть. Но это всего лишь товар, который можно перекупить, украсть или сторговать в другом месте. А у меня человеческая жизнь, одна-единственная и неповторимая.

– Ты сегодня вдоволь поела и сладко выспалась. А я с дороги, усталый и голодный. Поэтому давай обойдемся без лишних слов. Условия нашего договора, надеюсь, не изменились?

– Значит, ты принес то, за чем тебя посылали? А где же твоя спутница?

– Не знаю, как насчет здоровья, но красоты она получила столько, что решила сюда не возвращаться.

– А ты, значит, вернулся…

– Как договаривались.

– Где… тот предмет? Покажи.

– Неужели ты ставишь под сомнение мои слова, любезная?

– Как раз и нет. Доказательства буквально написаны у тебя на лице. Можешь полюбоваться.

Что-то блеснуло в воздухе, и я, машинально вскинув руку, поймал маленькое зеркальце в простой железной оправе.

Мне предлагали полюбоваться на себя самого. Занятно! Неужели за время похода к Стеклянным Скалам у меня выросли рога или посинела борода? Не теряя из вида женщину, продолжавшую держаться в тени, я все же глянул в зеркало. Уж и не упомню, когда мне в посредний раз доводилось созерцать собственную физиономию, но то, что я увидел, мне определенно понравилось – усталые, но вполне ясные глаза, слегка огрубевшая, однако гладкая, почти без морщин кожа, пристойная борода без признаков седины. Даже шрамы, полученные мной в последних заварухах, необъяснимым образом исчезли. Ну прямо странствующий рыцарь времен короля Артура и королевы Гиневры!